Эллана, каждому свое тест рул))) он вычислил Великого сразу xD

Одностишья

Ваше имя Вот вам: Я - гений? Я - талант? Да что вы! Впрочем, впрочем...

все гадания на aeterna.ru

@темы: тестня, ни о чем

---

Я прошла тест "Ваш психологический возраст"

Ваш психологический возраст - Результаты теста

Ваш психологический возраст равен 30.

Вы находитесь на стадии полным сил и настало время реализовать свои самые сокровенные планы и мечты!

Пройти "Тест на определение психологического возраста" здесь

знаете.... я как бе немного в шоке))))

@темы: тестня, ни о чем

---

моя отходчивость когда-нибудь окупится мне сполна. вот помяните мое слово, так оно и будет, угу.
Тэцу, спасибо за блог Пруссии, невероятно подняло настроение с утра =) надо постараться и что-нибудь дописать =) возможно выставлю один РеноИч, как только его закончу, ну и очень постараюсь написать еще Сагу для Хеталийцев)
в общем, я еще жив покамест, все так же Велик, хотя и потрепан. мне нужно пару дней отлежаться =3 и почему все это происходит накануне выпускного и экзаменов? это же гадство какое-то. ну ладно, сворачиваю соплепост)
Бличеры, недавно Юми-отморозок спрашивал не скучно ли у него на дневе, так я тоже хочу спросить: не скучно ли вам?))

@темы: ни о чем

---

кто как бе не знал - я еще тот игрун))) люблю всяике бегалки, рубилки, онлайновки)) ну и конечно Линейдж 2 не ускользнуло от моего взора)) у меня там даже свой Пру есть х))



Мирька мейн - СХ (тут пока ДМ) и Пруша СЕ (пока еще СО х)
балуюсь короче, ибо в очередной раз перебрался на иной серв х)

@темы: ни о чем

---

был фик какой-то давно, про эспаду, но он не дописался, а эпиграфы остались) наверное многие помнят момент когда Барраган рассказывал Сой про то, что каждый из Эспады владеет своей... ну так скажем разновидностью смерти. и вот я писал эпиграфы к каждой части, но увы только они и остались) по конец рифма покинула меня, но... вот что-то как-то =)

Жестокий Ярости удел –
Не знать, что значит «беспредел».

Ямми Риялго – Серо Эспада

Жадности бесполезно объяснять –
Что нельзя всегда лишь брать и брать.

Арониро Аруруэри – Новенна Эспада

У Безумия слепое мировоззрение –
Оно не может отличить победу от поражения.

Заэль-Апорро Гранц – Октава Эспада

Опьянению неподвластны лишь те,
Кто гордостью закрыл сердце от всех.

Зоммари Леру – Септима Эспада

Разрушая все и вся,
Можно забывшись разрушить себя.

Гриммджо Джагерджак – Секста Эспада

Однажды в отчаянье окунувшись,
Можно уже никогда не вернуться.

Нойтора Джируга – Квинта Эспада

Сердцем пустых никто не поймет.
Пустота их изнутри разорвет.

Улькиорра Шиффер – Кватра Эспада

Когда-нибудь приходится платить по счетам,
И часто жертвой становишься сам.

Тиа Халибел – Трес Эспада

Каждый жизни миг мы умираем.
Мы стареем, и сделать ничего не успеваем.

Барраган Луизенбарн – Секундо Эспада

Никому не пожелаешь такой смертью умирать,
Когда одиночество течет по венам, как яд.

Старк – Премьера Эспада

@темы: стихотропное, хлорка, писульки

---

Автор: Арен-тян
Фэндом: Hetalia Axis Powers
Название: Вальс
Рейтинг: R наверно
Жанр: ангст, легкий дарк
Персонажи/пары: Россия/Германия, Россия/Пруссия
Предупреждение: слеш, яой, смерть персонажа
Аннотация: «Мы танцуем смерть. Последний вальс он трудный самый».
От автора: написано под влиянием песни Агаты Кристи - Ein Zwei Drei Waltz (ее же текст использован в эпиграфе)
Дисклеймер: все нашего вселюбимого Химаруи Хидеказу. Пусть он дальше рисует нам канонный юмор и стеб, пока мы пишем жестокие ангсты с привкусом дарка.
Тайминг: Вторая Мировая война. Точнее ее окончание (моя любимая тема, хотя мб когда-нибудь напишу про тевтонский орден).

Смерть танцует вальс
По залу кружат, кружат пары
Вальс ein zwei drei вальс
Auf wiedersehen mein lieben frau

Вальс, жестокий вальс
Так истекает кровью рана
Вальс, последний раз
Auf wiedersehen mein lieben frau

Мы танцуем смерть
Последний вальс он трудный самый
Смерть танцует нас
Auf wiedersehen ein zwei drei мама

- Куда он побежал? Ты видишь его? – сквозь ливень ничего не было видно. Пруссия сколько ни вглядывался, но не мог разглядеть и следа. – Людвиг, я проверю в той стороне, а ты иди туда!
- Понял! – кивнул Германия и умчался куда-то за стену дождя. Гилберт пошел в противоположную сторону, пока не наткнулся на какую-то церквушку. Дверь в нее была приоткрыта, и если прислушаться, можно было различить какую-то музыку. Пруссия быстро направился туда. За дверью было темно, хоть глаз выколи. И музыка уже различалась более явно. Знакомая мелодия…
- Иоганн Штраус, «Песнь Дуная», - оповестил голос из темноты, а потом щелкнул выключатель и осветил зал. На стуле почти у самой стены покоился патефон, на котором мерно кружилась пластинка. Все скамьи церквушки были отодвинуты к стенам. Здесь явно давно никто не появлялся. В центре зала стоял Брагинский. Его рука была поднята, а в ней он держал пистолет, смотрящий дулом прямо в грудь Гилберту. Пруссия знал – Иван хорошо стреляет и не очень-то хотелось проверять насколько он меток. Поэтому замер в самых дверях.
- Положи ружье и иди сюда, - сказал Россия.
- Засаду значит, устроил, - фыркнул Гилберт. – А что если я…
- А что если я выстрелю? – прервал его Иван. – Слушайся меня, ладно?
И тогда он щелкнул предохранителем. Пистолет в руках России всегда выглядел более устрашающе, чем в любых других руках. Наверное, потому, что он все время улыбается. Пруссия нехотя подчинился, сняв с себя ремешок ружья.
- Брось его куда-нибудь подальше, - снова сказал Брагинский. Он бросил, отметив краем глаза, что оно улетело под одну из скамеек.
- Станцуешь со мной, Гилберт? – спросил Россия.
- Что за игры, Брагинский? – нахмурился Пруссия. – Хочешь стрелять – стреляй.
- Это не игры, Гилберт. Война – не игрушки. А я хочу станцевать. Подойди.
Гилберт сделал пару неуверенных шагов. Глаза Ивана блестели как-то зловеще. Как у кота, который не прочь поразвлечься со своей добычей. Только бы Людвиг не опоздал.
- Ты умеешь танцевать вальс, Гилберт? – улыбался Россия. Он сам сделал к нему несколько шагов и приставил дуло к виску. Пруссия вздрогнул и поморщился. Брагинского он терпеть не мог. Мягко говоря.
- Я могу даже дать тебе повести, - и тут же взял его за руку, поднимая ее. – А вторую ко мне на талию.
- Чего ты этим добиваешься? – прошипел Гилберт, но руку положил. Дуло пистолета у виска – неплохой мотиватор.
- Не сбейся с ритма, я не люблю, когда кто-то топчется мне по ногам, - сказал Россия и сделал первый шаг. Пруссия не мог долго смотреть в эти пронзительные, слегка насмешливые глаза.
- Хорошо держишь ритм, - усмехнулся Иван.
- Ты ведь все равно меня убьешь, верно? – продолжал попытки Гилберт.
- Этого я еще не знаю наверняка. Все зависит от тебя, - улыбнулся Иван.
- В каком это смысле? – Гилберт старался не спускать с него глаз. Не пропустить ни одного движения.
- В прямом. В самом прямом, - улыбнулся Россия, и вдруг сбил ритм, резким шагом вперед. Пруссия отступал, удерживаемый руками Брагинского до самой стены.
- Что ты собираешься делать? – забеспокоился Пруссия. От него можно было ожидать все, что угодно.
- Хочу посмотреть на тебя, - ответил Иван. Он достал из кармана пальто ножичек и Гилберт напрягся. Он его что, решил по частям порезать? Черт, где же Людвиг?...
Нож медленно скользил вниз, срезая пуговицы на форме.
- Какого черта ты творишь?! – дернулся Гилберт, но тут же получил удар по лицу.
- Не дергайся, Гилберт. Меня это нервирует. К тому же, я могу тебя случайно поранить.
- Трахнуть меня собрался? – зашипел Пруссия.
- Ну, только если ты будешь настаивать, Гилберт, - улыбнулся Россия. Чертов плут. Пуговицы медленно скакали по каменному полу, оголяя торс Пруссии.
- Скажи, что ты хочешь от меня? – непредсказуемость Ивана пугала больше чем пистолет у виска и нож у того в руках.
- Мне нужно только твое сердце, Гилберт, - улыбнулся Брагинский. – Кенигсберг.
- Что? Что ты хочешь… а-а-а-а!!!
- Раз-два-три, ein-zwei-drei… Умеют все-таки австрийцы писать музыку, не находишь? – Россия не замечал капель крови, что пачкали его пальто и перчатки.
- Сукин ты сын… а-а-а-а!!! – Гилберт боялся захлебнуться собственным криком. Сердце стучало в ушах как бешенное.
- Ну вот, теперь все будут знать, что это мое, - Россия немного отошел, чтобы полюбоваться на кровавый круг и надпись. – Калининград – звучит ведь, правда?
- Пошел ты, ублюдок… - Пруссия дрожал и держался за стену. Он не упадет перед ним.
- Думаю, с тебя хватит. Прощай, Гилберт.
Глаза Пруссии расширились, а потом Брагинский нажал на курок, и мертвое тело немца сползло по стене, оставляя кровавый след.

Людвиг уже пошел на второй круг, когда услышал звук выстрела. Он со всех ног помчался к источнику звука. Когда он влетел в церквушку, то замер на пороге. Брагинский чуть ли не любовно склонился над неподвижным Гилбертом, приподнял его за подбородок и слегка поцеловал, слизывая струйку крови, бегущую изо рта.
- Да примет Господь твою грешную душу, - сказал он и поднялся. – Ты пришел как раз вовремя, Людвиг. Может быть, ты тоже станцуешь со мной?
Германия только смотрел на замершее тело брата. До него толчками доходил тот факт, что Гилберт мертв.
- Ты… ты сукин сын! – и забыв про винтовку, бросился на Россию голыми руками. Тот уходил от ударов, отвечая контратаками. Потом Людвиг пропустил подсечку и упал на спину. Иван склонился над ним, не давая вскочить, и прижал ко лбу едва теплое дуло.
- Ты слишком неосмотрителен, Людвиг. Ведешь себя как малое дитя, - улыбнулся Россия.
- Ты, ублюдок, убил Гилберта… - прошипел Германия.
- Я – ублюдок? – усмехнулся Иван. – А не ты ли расстреливал всех без пощады, не жалея стариков и детей? Использовал людей как материал? А как же концлагеря? Как же газовые камеры? Ты ведь и детей пытал, Людвиг. И кто из нас большая скотина, а?
- Муки совести решил во мне пробудить? – Германия пытался дышать носом. Как же он ненавидел сейчас эти фиолетовые глаза, эту улыбку. Хотя и понимал, что в чем-то Россия и прав.
- Ты же знаешь, что я подчиняюсь приказам правительства, - вдруг ответил Людвиг.
- Гляжу что-то ты не так уж и был против таких приказов. Ты же любишь жестокость, правда? Кровь любишь, крики, боль, войну, - продолжал говорить Иван. – А каково людям, ты не думал?
- Можно подумать ты сам святой. А как же КГБ? Уже забыл, как притеснял свой народ? Как держал их в страхе? – Германия шел ва-банк.
- Ты знаешь, есть такой жестокий анекдот про мою страну: Однажды я решил уничтожить свой народ. Я урезал им зарплату, лишил жилья, а они молчат. Тогда я сказал: «Всем явиться на площадь в восемь утра. Каждого поголовно буду вешать. Вопросы есть?» На что мой народ мне ответил: «А веревки самим приносить или выдадут?».
- И что ты хочешь мне этим сказать? – Людвиг смотрел ему в глаза, пытаясь увидеть там что-нибудь.
- То, что русскому хорошо, немцу – смерть, - улыбнулся Россия.
- И ты хочешь убить меня как Гилберта? – спросил он.
- Нет, - просто ответил Иван. – Пруссия изжил себя. Ты мне нравишься куда больше. То был его последний вальс. А ты… твой последний вальс тоже будет со мной. И только со мной.
Он прищурился. Германия молчал. И тогда Иван нагнулся к его уху:
- Но не сейчас, Людвиг. Не сейчас. Мы ведь родня, верно? – улыбнулся Россия. – Много лет ты посылал ко мне своих цариц. Тогда, может быть, я стану для тебя братом? Или же… я стану для тебя царем?
- Именно поэтому у тебя никогда не будет демократии, - дернулся Людвиг. Его руки взяли в захват и сцепили над головой. Людвиг почувствовал что-то мокрое и с ужасом понял, что это кровь Гилберта.
- Возможно, - улыбнулся Брагинский и поцеловал Германию. – Ты ведь будешь послушным, верно?
Пластинка доиграла и затихла. Но большой зал наполнился иными звуками. Иван вдруг подумал, что не стоило этого делать в церкви, но потом решил, что никогда безгрешным не был.

@темы: хм..., хеталька, писульки

---

Тэцу, немного не по теме

Германия/Пруссия "Лучший мой подарочек - это..."

Гилберт снова просматривал свой блог.
"Чертова реклама. Надоело" - фыркнул прусс, бросив быстрый взгляд на баннер. Но тут же вернулся назад, заулыбавшись.
"А ведь у Запада скоро день рождения, да?..." - вдруг вспомнил он и прошел по ссылке баннера.

Сработал дверной звонок. Германия вздохнул и отложил газету. Не успел он выйти в коридор, как мимо него пронесся Гилберт, открывая дверь.
- Здравствуйте, - поздоровался посыльный. Он хотел что-то еще сказать, но у него из рук вырвали средних размеров коробку и перебили:
- Да-да, здрасте. Где расписаться в получении?
Потом Бальйшмидт, даже не попрощавшись, захлопнул перед ним дверь и пролетел в обратную сторону, сжимая в руках коробку и как-то подозрительно улыбаясь. Людвиг проводил его взглядом, почесал подбородок, но в гостиную не вернулся, а пошел в совершенно другую сторону...
Пруссия же разглядывал свои сокровища. Как это напоминало старые фашистские времена... ошейники, стек, кнут, веревки для бондажа, кляп и... остальное он, пожалуй, уберет. Хватит уж. А ну и конечно... Пруссия чуть ли не с благоговением развернул сверток с формой. Почти такая же, как тогда.
"Всегда на мне сидела лучше других" - улыбнулся Гилберт.

Неожиданно его разбудили среди ночи. Как раз в тот момент, когда ему снилось мировое господство! Ну не наглость?!
- Че еще? - пробурчал Байльшмидт, а потом чуть не заорал. Рука в кожаной перчатке заткнула ему рот, а Людвиг жестом показал не шуметь. Его голубые глаза нехорошо смотрели на него через темноту из-под козырька фуражки.
- Я нашел твой подарок, - усмехнулся Германия. - Спасибо.
- Это не та форма, моя бы на тебя не налезла, - возмутился Пруссия, убирая его руку от своего рта.
- Ну... да, это моя форма. Просто ты заказал все в моем магазине, - снова хмыкнул Людвиг.
Гилберт даже побледнел. Вот лоханулся-то...
- Ладно, пойдем, испробуем все, что ты мне подарил, братишка, - продолжил Запад. - Оденешь старую форму и все будет как...
- в 40-х? - заулыбался Байльшмидт.
- Почти. У нас нет невольников.
- А какие проблемы? - удивился Гилберт. - Пошли очкарика привяжем...
- Не стоит, - прервал его Людвиг. - Я тебя привяжу. Не беспокойся, я буду осторожен.
- А ну... Че?! Не, я не согласен... ммм... мф... - пруссу снова заткнули рот и выволокли из кровати. Его ждала долгая ночь...

кто хочет Нцшной проды - просить отдельно

@темы: хеталька, писульки

---

Италия — страна, которую стоит увидеть. Визуальный поиск стран и городов на Яндексе

я пробовал дважды и дважды выпала Италия =) надо все-таки там побывать когда-нибудь ^_^ это же Рим, Венеция, Ватикан в конце концов... нет, все-таки мне нравится =) еще попадались картинки со знакомыми местами)) например собор один парижский с сразу узнал, ибо там был х) внутри не менее красиво чем снаружи =)

@темы: тестня, ни о чем

---

черт, переводчики отжигают смотрю "Трогательный комплекс" с сабами и такая фразища: "Почему у меня такое ощущение будто волосы в жилах стынут?" где-где у нее волосы стынут?

@темы: ни о чем, бугага

---

ну что, вперед на новый фандом?)) хост-клуб для Тецу

айн:
Автор: Арен-тян
Фандом: Ouran High School Host Club
Название: Смена полярностей
Рейтинг: PG-13
Жанр: romance
Персонажи/пары: Мори/Кёя, Кёя/Тамаки
Аннотация: Кёя пытается заставить Тамаки обратить на себя внимание с помощью ревности, но все оборачивается иначе, чем он думал.
От автора: немного списано, но крайне немножко
Дисклеймер: эм… не помню имя мангаки Хоста, но все ее))

фик о том, как все начиналось (в духе хост-клуба х)

- Мори-кун, у меня есть к тебе важный разговор. Не мог бы ты задержаться? – поинтересовался Кёя, когда Такаши уже хотел выйти вслед за всеми из третьего музыкального зала.
- Что-то случилось? – напрягся он.
- Нет, ничего такого. Есть просьба к тебе, и она… личного характера. Не мог бы ты закрыть дверь? – Отори закрыл крышку ноутбука и повернулся к собеседнику. Когда щелкнул замок, Кёя слегка расслабился. Моринадзука, молча, ждал. Отори оглядел парня стоящего недалеко от него. Из всех хостов Мори был, наверное, единственным, кому можно было бы доверить столь личное и щепетильное дело, не опасаясь, хотя Такаши был темной лошадкой. Но все лучше, чем близнецы. Про Харухи и говорить нечего, сразу видно, что она старается держаться от «Серого Кардинала» подальше. Хани в счет не брался, а Тамаки собственно и был проблемой. Король нравился Кёе и тот, обдумавший множество планов, решил показать наивному Милорду, что существует такое понятие как однополая любовь и еще заставить ревновать. Ясное дело Тамаки увидит, что у «мамочки» есть личная жизнь и приревнует. Он давно считал, что обязан занимать все свободное и несвободное время третьего сына Отори.
- Я хочу вызвать ревность Тамаки, - сразу перешел к делу Кёя. – Я прошу тебя помочь мне.
Мори как-то нехорошо прищурился, как обычно молча.
- Зачем тебе это нужно? – интересуется Такаши.
- Мне он нравится, - все тем же голосом отвечает Отори.
- И почему именно я? – снова спрашивает Моринадзука.
- Думаю, что это очевидно, - усмехается Кёя. – Просить близнецов это то же самое, что с башни прокричать «Тамаки Суо – будь моим!». Харухи меня явно недолюбливает, а рассматривать Хани, как кандидата – просто смешно. Остаешься ты, Мори-кун.
Такаши, молча, его выслушал и кивнул, признавая, что логика Отори как всегда на высоте.
- Я понимаю, ты можешь подать себя в невыгодном свете, поэтому я должен дать что-то равноценное взамен, - продолжал Кёя. – Вне зависимости сработает мой план или нет, но ты сможешь попросить у меня все, что захочешь. Таково мое предложение.
- И что мне нужно будет делать? – поинтересовался Мори, фактически уже согласившись на безумный план третьего сына Отори. «Серый Кардинал» слегка усмехнулся.
- Не беспокойся, я все уже продумал. План такой…

- Милорд, вы видели? – близнецы подобрались как обычно откуда-то из укрытия, странно косясь на Тамаки.
- Что еще? – отозвался Суо, листая какой-то новый каталог и обдумывая новую костюмированную вечеринку.
- Мори и Кёя сегодня ушли слишком рано. Это стра-а-анно, - протянули братья Хитачиин.
- Мало ли какие у них могут быть дела, - ответил Тамаки.
- Но они же вместе ушли. Какие у Мори и Кёи могут быть совместные дела? – продолжает Каору.
- Вместе? – удивляется Король.
- Такаши-и-и! – зовет Хани с другой стороны зала. – Хару-тян, ты видела Такаши?
- Он вроде как недавно ушел куда-то с Кёей, - отозвалась Фудзиока.
- Почему Такаши не подождал меня? Мы что теперь не поедем вместе домой? – чуть ли не плакал над своими тортиками Хани.
- Да ладно тебе, Хани-сенпай, - улыбается Тамаки. – Наверное что-то срочное.
И как-то не очень правдоподобно смеется, вызывая скептические взгляды близнецов и Харухи. Сразу видно, Милорд тоже не очень доволен исчезновением Кёи.

- И куда мы идем? – интересуется Моринадзука. Обычно он предпочитает молчать, но Отори не очень посвятил его в свои планы. Поэтому приходилось спрашивать, чтобы избежать неожиданностей.
- Есть тихое место, - отозвался Кёя. – Там нас найдут не сразу. К тому же, Хани уже должен был начать волноваться, а значит, начнет волноваться и Тамаки.
- М… - в своей обычной манере промычал Такаши. Потом за ним закрылась дверь, и они оказались в пустом классе.
- А теперь сними, пожалуйста, пиджак, галстук и расстегни рубашку, - попросил Кёя, снимая очки. – Когда нас найдут, то должно выглядеть, что мы занимаемся… чем-то непристойным.
Моринадзука слегка усмехнулся.
- В таком случае нам придется, как минимум поцеловаться, - отозвался Такаши.
- Если ты не против, то это сыграет нам на руку, - кивнул Отори.
«Он все делает с той самой педантичностью, оттачиваемой годами. И, несмотря на абсурдность ситуации, абсолютно серьезен. Неужели ему правда нравится Тамаки?» - думалось Мори. Вскоре Кёя тоже остался в одной рубашке.
- Не знаю, насколько быстро нас найдут, так что нужно быть готовыми, - сказал Отори.
- В таком случае, нужно хотя бы немного потренироваться, - ответил на это Моринадзука.
- Считаешь? – задумался вице-президент. – Я думаю, что не помешает…
Спустя секунду Мори вздернул его вверх и усадил на стол, чтобы они хоть немного сровнялись ростом.
- Это все как-то неожиданно… - Кёю схватили за подбородок и повернули. Отори уперся взглядом в блеснувшие глаза Такаши и даже замер.
«У него взгляд слегка растерянный. Никогда такого не видел. Что ж, Кёя, ты сам меня попросил», - вздохнул про себя Моринадзука. Потом медленно приблизился для поцелуя. У третьего сына Отори даже дыхание перехватило. Он чувствовал теплое дыхание Мори на своей щеке, а потом чужие губы медленно накрыли его собственные, увлекая в почти целомудренный поцелуй. Кёя никогда в жизни не целовался с парнями и теперь понял свое упущение. Словно электрический ток по всему телу пропустили, а когда теплый язык прошелся вдоль преграды зубов, Отори не стал ему препятствовать, разжав зубы. Мори держал его за подбородок и медленно целовал, словно пробуя. Удивительно, но это нравилось. Потом рука Такаши отпустила его подбородок и спустилась на грудь, где через ткань рубашки можно было почувствовать метавшееся в клетке ребер сердце. Вице-президент оторвался от Моринадзуки всего на секунду, чтобы снять очки. Кёя любил контролировать все, он всегда искал выгоды, но сейчас… он словно плавился под этим медленным, осторожным натиском. Он считал, что когда потянется за продолжением, Такаши просто оттолкнет его. Однако нет. Мори не стал возражать. Он почувствовал, как руки Кёи скользнули ему в волосы, обхватывая голову, прижимая к себе.
«Интересно, он и сейчас представляет Тамаки?» - спросил себя Такаши. После поцелуя Кёю словно подменили. Обычно он делал все, если то было нужно, но особого энтузиазма не проявлял. Теперь он словно… сам хотел этого. Мори уже даже начал удивляться, как вдруг распахивается дверь.
- Мори! Кёя! Да где вас но… - Тамаки вдруг обрывается. Все члены клуба свиданий замерли на пороге пустого класса. Отори и Такаши уже оторвались друг от друга, и вице-президент напяливал очки.
- Что за переполох вы устроили? – ледяным голосом спрашивает «Серый Кардинал». – Что-то случилось? Конец Света? Потоп? Пожар? Ренге?
- Та-такаши… - удивляется Мицукуни. – Ты никогда мне не рассказывал, Такаши! Я думал, что мы с тобой лучшие друзья!
С жутким плачем Хани убегает прочь.
- Мицукуни! – Мори дернулся за ним, но Отори удержал его, мол, уж с Ханинадзукой-то точно ничего не случится. Осталось еще четверо хостов, замерших в дверях.
- Ребята, а я думал, что два голубых красавца в нашем клубе – это мы, - тут же разводят руками близнецы. – Решили стащить нашу роль?
- Мамочка… как ты мог предать папочку?! Я думал у нас такая крепкая семья! – вдруг разрыдался Король.
- Чертовы буржуи, позволяют себе все, что угодно, - пробурчала Харухи.
- Вас что-то не устраивает в наших с Мори отношениях? – поправляет очки Отори.
Он не заметил, что до сих пор держит Такаши за запястье, словно боясь, что тот сбежит.
- Кёя… - вдруг произносит Тамаки. – Я же пошутил тогда про голубых персонажей второго плана.
Братья Хитачиин дружно прыскают и начинают ржать.
- Милорд, вы так наивны, что даже иногда смешно, - через смех говорит Хикару.
- Хватит смеяться! Что я такого сказал?! – взорвался Король, набрасываясь на близнецов, которые стали смеяться пуще прежнего.
- Эй, Кёя-сенпай, Мори-сенпай, - окликает их Харухи. – Если об этом узнают, то слухов не оберетесь. Как тогда быть с клубом?
- Об этом, думаю, не стоит беспокоиться, - Отори поправляет очки. – Интриги всегда на слуху. Это только всколыхнет нашу популярность.
- Точно-точно! – энтузиазм Тамаки всегда появлялся из ниоткуда. – Ладно, идемте все, не будем им мешать… Ребята, сильно не увлекайтесь, нам нужно взбудоражить публику, так что придется пустить слушок, а вам разок «попасться» девчонкам на глаза, оке? Ну все, ушел-ушел…
Он аккуратно вытолкал всех из класса и закрыл дверь. Кёя вздохнул:
- Мой план провалился. Вот незадача… - он поправил очки. – Ну, что ж, судьбе виднее. Проси что хочешь, Мори.
Такаши слегка улыбнулся и сказал, после небольшой паузы:
- Продолжим?
Отори слегка удивился. Но сознание я тело взбунтовались против него. Черт возьми, он действительно хотел продолжения. Поэтому, слегка помедлив, улыбнулся и кивнул, встречая теплые губы.
- Сходим поужинать? – тихо спросил Такаши. Кёя засмеялся:
- На свидание приглашаешь? – он встретил выразительный взгляд серых глаз и снова улыбнулся. – Я согласен.
- Тогда я спокоен, - Мори снял с него очки. – И прошу тебя, зови меня по имени.
- Ты больно многословен сегодня, Моринадзука Такаши, - фыркнул Отори, закидывая руки ему на шею.
- Не так официально, - и снова поцеловал. Кёе казалось, что ему нравится Тамаки. Просто это был первый признак смены полярностей. Вот и все.

цвай: драббл на серию с освежающим состязанием х)
Мори/Кёя "Закадры серии 15"

то, что под морем, можно назвать: "Кёя Отори пальнулся"

- Это будет освежающее соревнование! Тот, кто будет наиболее освежающим выиграет последнюю комнату в пансионе!
"Освежающее соревнование? - фыркает про себя Отори. - Очередной дурдом. Просто снова Тамаки пытается быть ближе к Харухи, а близнецы тоже слишком уж увлечены своей игрушкой, да и не прочь подоставать Милорда. Хани с Мори просто решили развлечься, они не привыкли оставаться в стороне. А я... просто посмотрю".
С этими мыслями Кёя сел за столик на улице и снова принялся что-то строчить. Моринадзука не мог этого не заметить.
"Любишь смотреть, Кёя? - ухмыляется он. - Тогда я тебе устрою "показ". К тому же на Мисудзочку это тоже должно произвести впечатление..."
- У вас всех тут есть виллы?! - возмущается Харухи. - Далась вам эта комната! Валите все отсюда!
- Все не так просто. Как думаешь, кто выиграет? - Отори уже заметил, что Мори зачем-то выудил топор, а теперь стягивает жилет.
- Понятия не имею, - отмахивается Фудзиока.
- По-моему все предельно ясно, - как обычно в своей манере ухмыляется Серый Кардинал. - Хани выглядит скорее милым, чем освежающим. Тамаки выглядит освежающе, когда ничего не делает, но слишком волнуется из-за соревнования. Поэтому победителями станут братья Хитачиин, но здесь есть "темная лошадка"...
Кёя даже вздрогнул от первого удара топора. Многих усилий ему стоило, чтобы не закусить губу. По пояс обнаженный Такаши просто примагничивал к себе взгляды, но третий сын Отори знал, что ему нужен был взгляд только одного.
"Для меня затеял весь этот спектакль, Такаши? - ухмыляется вице-президент. - Должен признать, что тебе удалось... меня расшевелить".
- Мори-сенпай? - удивляется Харухи.
- Именно, - Кёя не может отвести взгляда, а легкая полуулыбка не сходит с губ. - Однако если Хани проиграет, он не останется здесь один.
"Это просто театр одного актера, Такаши. Причем с одним зрителем и суфлером в одном лице. Я же знаю, что сегодня ты ни на секунду не останешься на своей вилле".
Мори чуть ли не физически чувствует этот взгляд из-под очков. Словно выжигает на нем узор. И поэтому когда пьет из бутылки с водой, специально слегка проливает на себя. Прожигающий взгляд Кёи скользит вниз вместе с каплями до самой границы джинс. Черт, сам же завелся от своей уловки.
- Чи... - ругается Мори в сторону.
- Я знаю как сделать эту игру чуть более интересной, - улыбается Отори.
- Будешь подыгрывать Милорду, Кёя? - спрашивает Каору.
Тот только ухмыляется. Встает и направляется куда-то за пансионат. Моринадзука, словно намагниченный, следует за ним. Только чтобы когда их скроет от чужих глаз стена и кусты, прижать Кёю к дому и впиться в губы поцелуем, обжигая дыханием. Мори рукой начинает задирать жилетку третьего сына Отори, а тот хватается за пояс джинс Такаши. Когда рука последнего спустилась к ширинке, то Кёя разорвал поцелуй и поправил сбившиеся очки.
- Не сейчас, Такаши... у меня на вилле сегодня... там тихо и никого нет... - сбивчиво прошептал Серый Кардинал. Мори отступил на полшага, улыбнулся и кивнул. Конечно, он придет. Не стоило даже ждать этого кивка. Вице-президент уходит оттуда только через несколько минут, после ухода Мори и видит расстроенного Короля. Он явно проигрывал.
- Эй, Тамаки, - окликает его Кёя. - Я поделюсь с тобой информацией.
Он слегка усмехается, увидев, как Суо заинтересовался.
- Только ты можешь это сделать, - улыбается Отори. - Только выбери правильную мелодию...
Спустя несколько минут из пансионата было слышно, как играет пианино. Кёя сидел на том же стуле и смотрел на солнце, что клонилось к закату. Он надеялся, что расслабляющая музыка поможет ему дождаться ночи.

@темы: писульки

---

несмотря на то, что я совершенно разленился и в полной депрессии от своей бесполезности, но нарыл это:

Персонажи Axis Powers Hetalia и Вы

Ваше имя Италия Просит Вас не бить его Германия Выдал Вам свою настоящую фамилию Япония Любуется с Вами на Фудзи Америка Болтает с Вами обо всём и ни о чём конкретно, вы настолько разносторонний человек Англия Предупреждает Вас, чтобы вы случайно не уселись на кресло Басби Франция Болтает с вами о девушках Россия Лузгает с Вами подсолнуховые семечки Китай Расположился у Вас в гостях абсолютно как дома, у Вас все вещи made in China XD Южная Италия Ест с Вами пиццу Канада Смотрит с Вами хоккей Корея Листает с Вами молодёжные журналы Беларусь Точит на Вас нож Венгрия Хотела бы с Вами подружиться Австрия Считает Вас дураком Пруссия Болтает с Вами о.. птичках

все гадания на aeterna.ru

Дойцу я тоже люблю тебя, братик ^_^ а с Пруссией о чем нам еще болтать?))) а Францу меня явно просек ^^"

@темы: тестня, хеталька, ни о чем

---

и недонемцоцест до кучи. второе что я писал после "уке моего уке не мой уке" не спрашивайте, почему я написал именно так >.<

Автор: Арен-тян
Бета: не бечено
Фэндом: Axis Powers Hetalia
Название: Старший брат
Рейтинг: R
Жанр: непойми что. Ангст наверно х)
Статус: закончено
Размер: мини
Персонажи/пары: Германия/Пруссия, Пруссия/Испания
Предупреждение: слеш, яой, инцест, POV Германии
Аннотация: «Я всегда любил своего старшего брата».
Дисклеймер: все, как всегда, Химаруи Хидеказу

Сколько я себя помню, Гилберт всегда был со мной. Он – мой старший брат, который вырастил меня. И я всегда очень любил своего старшего брата… несмотря даже на то, что он был самовлюбленным засранцем.
- Эй! Как ты можешь не слушаться меня, Великого и Несравненного Пруссию?! Да я ставил всех врагов на колени, они молили меня о пощаде! Так что ты, мелочь даже не пытайся тут командовать, понятно?! Портки в руки и бегом спать!
И хотя он был самовлюбленным, эгоцентричным засранцем я всегда любил брата. Потому что даже безумно торопясь куда-то, он все равно рассказывал мне сказки на ночь, если я не мог уснуть. Стыдно признаться, я тогда боялся темноты и редко мог уснуть, пока нахожусь в комнате один, без Гилберта.
- Пруссия, нам пора! Враг уже на подходе! – громким шепотом окликнули его.
- Тсс, не видно что ли? Он только уснул. Если будешь еще громче орать, мы вообще никуда не успеем! – также, но тише ответил Байльшмидт. Я делал вид, что уснул, хотя сердце дико колотилось. Брат должен ехать, иначе ему не выиграть сражения, о котором он мне будет после рассказывать. Он очень любит рассказывать о своих сражениях, особенно когда хорошенько наподдал противнику. Да, я всегда любил своего старшего брата. Когда я подрос, я хотел быть похожим на него, хотя все эти его замашки мне были не по сердцу. Однако это не мешало мне считать брата очень красивым. Особенно когда он надевал свою шляпу с пером, парадный камзол, вешал на пояс саблю, до блеска начищал сапоги, а потом довольный крутился перед зеркалом. Он на битву всегда ездил как на парад.
- Ну, как тебе, мелкий? Круто выгляжу? – спросил он у меня, махнув красным плащом.
- Здорово, брат, - подтвердил я. – На красного павлина похож.
- Эй! – я получил легкий подзатыльник, не понимая, чем Гилберт недоволен. Я же еще тогда был наивен и считал, что сравнение с такой красивой птицей порадует брата. В прочем, бил он всегда не больно, скорее чтобы показать свое недовольство и раздраженность, но потом он снова усмехался.
Лишь еще позже я понял, что люблю своего брата как-то по-особому. Мое сердце было готово выскочить из груди, когда он касался меня, был счастлив до безумия, когда он предложил мне зачесать волосы назад. Я втюрился в него по уши. И ревновал ко всему, к чему только можно было ревновать.
Однажды брат вернулся домой не один. Было достаточно поздно, и я проснулся из-за того, что что-то разбилось в коридоре, а потом оттуда же послышался тихий смех двух парней. Один из них был брат. Он потом шикнул и что-то прошептал. Я не разобрал что. Они вдвоем были явно пьяны, потому что глупо смеялись и спотыкались обо все, что можно, покачиваясь от одной стены к другой.
- …да оставь ты это!… куда руками лезешь? Не сюда!... я сам… черт, темнотища… не включай, мелочь проснется…
- …чего вырядился, как на свадьбу?... я не знаю, как это снимать…
- Разрежь к чертовой матери, я уже не могу… Тони, не тупи, давай же!... Ах… твою мать…
- Давай дверь закроем?
- Да черт с ней! Снимай уже все быстрее!... Если я тебя сейчас не трахну, у меня яйца лопнут!...
Потом, после недолгой возни, ночь заполнили стоны. Я лежал, не в силах уснуть, прислушиваясь к каждому ругательству, к каждому стону или шипению. Когда все затихло, я все-таки смог уснуть. Утром я все еще не мог забыть ничего, помнил все почти детально. Поэтому, следуя неведомому зову, я подскочил с постели и тихо выбрался в коридор. Дверь в соседнюю комнату все также не была закрыта. К моему удивлению, там уже тоже не спали. Я услышал тихий стон, а за ним еще один. Они прошли через меня словно ультразвук и я как намагниченный пробрался к двери в спальню брата. Стонал, кстати, именно он. Я это сразу понял, когда воровато заглянул внутрь комнаты. И там же замер, не в силах пошевелиться. Брат лежал на своей постели на спине, раскинув ноги и закусывая губы. Между его ног размеренно двигалась вихрастая темноволосая голова, в которую Гилберт впился пальцами. Обладатель этой головы держал его за бедра, не давая делать лишних движений. Все остальное его тело было скрыто от меня накинутой на него белой простыней. Я видел все как на ладони, и лишь немногие детали были закрыты от меня. Ни брат, ни его гость совершенно не замечали меня.
- Да, детка… чаще, Тони, чаще… ах… да, вот так… - стонал Байльшмидт, выгибая шею, кусая губы. Его лицо тогда было таким… восхитительным, что я не мог оторвать взгляда. Вечная ухмылка стерлась, как и сдвинутые на переносицу брови теперь были подняты, а он весь открыт. Не скрыт одеждой, которая ковром валялась по полу и стонет все громче.
- Скорее… еще немного… ох, да~ - ему нравилось. Даже более того. Я никогда не видел ничего подобного прежде. Не видел брата таким. И я жадно смотрел, потому что хотел узнать больше. Потом он выгнулся в спине, простонав:
- А~ах… Тони~и, да…
И распластался по кровати, тяжело дыша. Его темноволосый гость немного повозился внизу и пополз к нему вверх. Я увидел довольно красивое, загорелое лицо, зеленые глаза, смотрящие на моего брата, а затем белесую ниточку, что висела из уголка рта. Гилберт приоткрыл глаза и взглянул на него. Тот приоткрыл рот и что-то продемонстрировал ему.
- Дай мне попробовать, - Гилберт потянул его к себе и поцеловал. Я словно превратился в камень, только бешенный стук сердца давал мне понять, что это только иллюзия. Я не мог не смотреть, потому что это было… безумно красиво. И мой брат был безумно красив таким, совершенно голым, распластанным на постели и целующимся с привлекательным, хорошо сложенным парнем… но, черт возьми, в один миг я возненавидел добродушного на вид гостя. Потому что он сейчас был с братом, занимал его целиком, а я не хотел делить Гилберта с кем-либо еще. Они оторвались друг от друга, между их губами повисла ниточка слюны, а старший брат смотрел на своего партнера так…
- Гляди-ка, Гил, за нами подглядывают, - насмешливо проговорил темноволосый. Я вздрогнул. Надо было убираться, но я не мог и двинуться.
- Кто? – поинтересовался брат, все еще глядя только на своего гостя.
- Кажется, твой маленький братишка. Вон там, - он кивнул в мою сторону. Гилберт быстро повернулся, и я встретился с ним взглядом. Он был удивлен и немного растерян из-за того, что я видел их.
- Какого черта ты тут делаешь, Людвиг? – он называл меня по имени редко. Только в особых случаях. Когда я сделал что-то совсем непростительное или неподобающее. И я видел, как он разозлился.
- Что, уже все? – удивился его партнер, когда его скинули на кровать, а сам Пруссия обернул простынь вокруг талии и подошел ко мне. Я все еще стоял, замерев, когда он оказался рядом. Я был уже достаточно высоким, доставал ему до груди и растерянно посмотрел ему в глаза.
- Никогда так не делай, понятно? – сказал он мне. – Я разве не говорил тебе, что нельзя вламываться в мою спальню?
- Дверь была открыта, - нагло заявил я. Я тоже злился. Что брат уделяет кому-то наверное больше внимания, чем мне. Что кто-то может знать его лучше, чем я. Я ревновал. Неосознанно, но ревновал. Потому что очень сильно любил брата.
- Черт с тобой, иди завтракать,- вздохнул он. – Антонио, засовывай свою задницу в штаны и топай отсюда.
- Какие мы злые, - усмехнулся наконец узнанный мной Испания. – Ничего с ним не случится, уже достаточно взрослый и взрослые дела поймет.
- Слушай, иди и сам своего Романо воспитывай как нравится, - он повернулся в сторону Антонио, а я заметил, что простынь слегка сползла с его бедер. В тот момент мне казалось, что я видел бога. Ну, или хотя бы полубога. Потому что фигура брата была сложена идеально, несколько шрамов только пересекали его спину, как и едва заметные следы ногтей, контрастирующие на светлой коже. Я надеялся, что брат не узнает, как я им восхищаюсь, потому что тогда его самомнение подскочить еще выше, и он станет совсем невыносимым.
- Ты еще здесь? – повернулся он ко мне. Я вздрогнул и наконец отмер, направившись дальше по коридору.
- Гил, успокойся. Чего с лицом? – услышал я голос Испании.
- Прости, просто мне немного не по себе, что брат видел… - тихо ответил Пруссия.
- А вчера ты ничего не стеснялся, - хохотнул Антонио. – Ладно, разбирайся со своим головастиком сам, меня могут и потерять у себя.
- Ладно, давай, - я отчетливо услышал звук поцелуя, а потом в коридор вышел полуодетый Испания и ушел в противоположном мне направлении. С тех пор я стал ревновать еще сильнее. Однако тогда же брат стал со мной откровеннее. Решил поговорить на темы вроде «откуда берутся дети», дал попробовать пиво, а когда я наглым образом спросил: «Значит, вы тогда сексом занимались?», Гилберт усмехнулся в своей привычной манере и ответил без тени смущения:
- Ну да.
- Но Испания же мальчик.
- И что?
- Ну а разве мальчик не должен это делать с девочкой?
- Ну вообще-то должен, но есть мальчики которым нравятся другие мальчики, - задумчиво проговорил Пруссия. – Но есть и такие, которым нравятся и мальчики, и девочки. Секс понятие относительное…
Я лишь вдруг покраснел. Смущение от моей наглости нагнало меня только сейчас. Он потрепал меня по волосам и снова усмехнулся. Однако в походы он меня все равно не брал.
- Но я тоже хочу! Я хочу на поле боя! – воскликнул я.
- Нет, ты еще недостаточно вырос для этого. Там слишком опасно, - сказал он мне. – И не смей увязываться за мной. Война это тебе не за мной подглядывать!
Он часто меня попрекал этим, поддразнивал. В этом был весь Гилберт. И хотя меня это раздражало, я все равно продолжал любить брата. Но после я стал просто бредить им. Что-то влекло меня к нему. Что-то не совсем объяснимое. Что-то не очень правильное, но заманчивое.
Я никогда не думал, что стану выше его. Но теперь ему приходилось поднимать глаза, чтобы посмотреть мне в лицо. Я стал много старше, хотя только-только вставал на ноги, чтобы жить дальше без поддержки брата. Я хотел теперь сам оберегать его. Потому что его мощь сильно ослабла с тех пор. Но он не терял хватки, стараясь следовать тем путям, что знал. Но видимо его стереотипы уже устарели, даже плечи его уже были опущены. Теперь он не надевал парадного камзола, повесив его пылиться в шкаф. Обычная рубашка и брюки теперь стали его нарядом.
- Ну, как я тебе? А, Запад? – теперь уже нельзя назвать меня «мелким». Теперь так вот, «Запад». И прежняя искра в глазах, словно снова примеряет шляпу с пышным пером, а на боку висит сабля. Когда потолок вдруг опускается, все что мы можем сделать, это с гордостью опуститься на колени и делать вид, что так все и задумано. У Гилберта великолепно это получалось. Но я и сам не мог дольше терпеть. Я очень давно уже люблю брата. Я хочу стать ближе к нему.
- Эй, Запад, чего творишь?! – я сжал его в объятиях, заставляя отступать к дивану, а затем повалил брата на него. Поцелуем я заставил его замолчать, чувствуя насколько мягкие его губы. Брат сопротивлялся.
- Людвиг, прекрати! – он снова дернулся, но я удержал. Я не мог сейчас так просто отпустить его, после того как любил его так долго и не мог даже коснуться.
- Гилберт… - я быстро расстегнул его брюки и стал ласкать, резко водя вверх-вниз.
- Людвиг… - в уголках его глаз выступили слезы. – Не надо… прошу тебя…
Он быстро кончил, хрипло застонав, откинувшись назад и все еще шепча:
- Не надо больше… хватит…
И когда я увидел его лицо с тонкими дорожками слез, то словно проснулся. Я уже жалел о том, что сделал. Я перепутал любовь с похотью так же, как и многие до меня…
- Брат… - я хотел убежать, но не мог. В глазах стало мутно, а Гилберт вдруг прижал меня к себе.
- Тише, Запад, - слегка усмехнувшись, сказал он мне. – Теперь-то ты достаточно взрослый, да? И вот тебе еще один взрослый урок.
- Прости… прости меня… - я так не плакал много лет. И после всего, брат все быстро вернул на круги своя. И я продолжал любить его таким, какой есть. Любить уже так, как нужно любить старшего брата, которому стольким обязан.

@темы: хм..., подарки от писца, хеталька, писульки

---

Автор: Арен-тян
Бета: не бечено
Фэндом: Axis Powers Hetalia
Название: Пиратская Сага
Рейтинг: R
Жанр: экшен
Статус: пишется
Размер: миди
Персонажи/пары: все х)
Предупреждение: слеш, яой, АУ, ООС мб...
Дисклеймер: все – Химаруи Хидеказу =)

Часть 3

- Эй! Что там за земля впереди? – спросил Антонио, повернувшись в сторону Людвига за штурвалом.
- Ну ты даешь, Испания, - ответил за брата Байльшмидт, усмехнувшись. – Неужели не узнаешь?
- Эспаньола? – предположил Фернандес.
- Она самая, - улыбнулся Германия. – Только нам левее, на Тортугу.
- Зачем же? – удивился Антонио. – Англия наверняка нас ищет, не опасно ли появляться в столь очевидном месте?
- Чем очевиднее, тем Артур будет проверять в последнюю очередь, - Пруссия привычно надвинул треуголку на глаза. – К тому же, кто-то тут прибыл к нам на корабль с полными портками золота и бриллиантов, а это значит, что можно немного развеяться, отметить твое возвращение, в конце концов, а?
- Но…
- А еще, в порту Тортуги тебя ждет твоя старая знакомая, - многозначно усмехнулся капитан Фридриха Великого.
- Быть не может… - выдохнул Антонио. – Она уцелела?
- Сам все увидишь, - Гилберт подскочил к брату. – Ну, вперед! Я уже соскучился по выпивке!
- Если хочешь быстрее молись богам ветра. Я тебе тут не помощник, - ответил Германия.
- Вечно ты так говоришь!
- Не нравится – рули сам.
- Да к чему нервы-то? И вообще, кто тут Великий и Божественный капитан?!...
Фернандес отвернулся и вгляделся в Эспаньолу на горизонте. Фридрих Великий быстро скользил по волнам, словно бы летел. Немцы не зря хвастались скоростью своих кораблей. Однако из-за этого они были не самыми лучшими в пушечном бою. Всего немецких кораблей, что бороздили океаны, было три – они-то и входили в ту самую немецкую группировку, самоназначенным главой которой являлся Пруссия. Неожиданно Испания вспомнил о своих ребятах. Интересно, что с ними стало?...

В то же время Эспаньолу наблюдал в подзорную трубу другой капитан другого корабля. Его светло-голубой расшитый украшениями камзол трепало на ветру, как и длинные светлые волосы, перевязанные красной лентой. Его тревожило то, что произошло прошлой ночью, и он спешил попасть на Тортугу. Прекрасная обнаженная девушка с мечом украшала нос корабля, паруса небесно-голубого цвета надувало на ветру, а шпага на боку капитана слегка покачивалась в такт кораблю. Всякий, кто бы увидел этот корабль, не задумываясь сказал, что это знаменитая Жанна д’Арк француза Бонфуа Франциска. Поговаривали, что он тоже зависим от английской группировки, но наверняка никто не знал. Прошлой ночью он как раз спешил на встречу с Артуром, для «переговоров». Никто не знал, почему Англия снисходительно относится к Франции, хотя тот бывало мешал ему. Многие поговаривали, что из-за давнего знакомства, а многие подозревали, что за этим кроется что-то еще, но никто не знал наверняка…
Прошлой ночью Франциск подвел корабль как можно ближе к Британской Королеве и, не утруждая себя установкой трапа, перебрался на веревке, мягко спрыгнув на широкую палубу. Артур уже разогнал всех вон и кивком пригласил идти за собой, пожевывая трубку. В своей каюте он свалился на стул и забросил ноги на стол.
- Закрой дверь, не хочу никого видеть, - бросил он Франции. Тот с улыбкой закрыл задвижку. Кёркленд насыпал в трубку еще табака и задымил.
- Что-то случилось? – поинтересовался Бонфуа.
- Антонио Фернандес Карьедо, - проговорил Англия. – Эта крыса сбежала несколько часов назад, прихватив из трюма немного моих побрякушек.
- Как? – удивился Франция. Про себя же он облегченно вздохнул. Не раз он обдумывал, как вызволить Испанию, но все планы казались никудышными. Просто он слишком хорошо знал Артура.
- За ним приплыл немецкий корабль. И видимо он подкупил кого-то из моих. Эти олухи слишком поздно спохватились, немцев не догнать.
«Гилберт? Да, парни, хорошо сработали. Отличный момент выбрали», - похвалил друзей про себя Франция.
- Как думаешь, куда они могли направиться? – спросил Артур.
- На Тортугу? – предположил Франциск.
- Слишком очевидно, - покачал головой Англия.
- В любом случае, я не за этим плыл сюда, - улыбнулся Франциск.
- Винная морда, - Англия усмехнулся и отложил трубку, вставая. – Похотливая винная морда…
Никто не знал, что грозу океанов, главу крупнейшей пиратской группировки, которую негласно поддерживают власти, трахает его старый знакомый, не самый удачливый из пиратов, капитан не самого мощного или быстрого корабля, но зато самого красивого в океанах, да и сам он был чертовски красив. Артур любил грубо, того требовала его натура. Франциск сам не знал, почему именно Артур. Просто теперь бросить его означало нажить себе крупных неприятностей. Но бросать Кёркленда не хотелось не только поэтому…
И хотя для Артура казался слишком очевидным их курс на Тортугу, но Франциск точно знал, что направляются они именно туда. Германия наверняка знал, что напрямик туда не попасть из-за контрольных пунктов королевского флота. Франциск же мог срезать через них и нагнать быстроходных немецкий корабль. У него были все основания полагать, что Пруссия повезет Испанию прямиком туда. Антонио там уже больше трех месяцев ждет одна особа, с которой он никогда не расставался…

- Это она?
Девушка на пристани прислушалась и поправила шляпку.
- Не узнаешь? – усмешка. Девушка разгладила подол и покосилась на прибывших пиратов.
- Черт, я так соскучился… Сеньорита-а-а-а!
Темноволосый испанец вдруг побежал в ее сторону с радостной улыбкой. Пепельноволосый, прячущий глаза за треуголкой, усмехнулся, а стоявший рядом с ним широкоплечий блондин слегка улыбнулся. Но девушка зря беспокоилась, бежал испанец вовсе не к ней. Едва не столкнув девушку в воду, Антонио подбежал к своему подлатанному кораблю и прижался к нему.
- Сеньорита… я думал тебя потопили…
Пруссия понимал его. Для каждого капитана корабль становился неотъемлемой частью его самого. Сеньорита сильно пострадала во время бойни, но итальянцы, корабль которых вовсе потопили, смогли залатать ее тут, на Тортуге.
- Ладно, оставь ее, еще вернешься, - подошел к нему Гилберт. – Тебя еще кое-кто ждет…
- Испания-сан?! – послышался удивленный восклик. Они повернулись. Видимо братья-итальянцы услышали о прибытии Фридриха Великого и поспешили на пристань.
- Венециано! Романо!
Младший Италия как обычно бурно поприветствовал Антонио, а второй угрюмо махнул рукой.
- А куда пропал Людвиг? – поинтересовался Карьедо.
- У него есть свои дела в русском квартале, - усмехнулся Гилберт.
- Испания-сан, Бельгия и Голландия ждут вас! Там, в пабе недалеко! – сказал младший Варгас.
- Ну тогда идем! – с воодушевлением ответил Испания.
- Я бы на вашем месте еще немного задержался здесь, - сказал Гилберт, вглядываясь в море. – Я вижу голубые паруса на горизонте.
Фернандес расплылся в широкой улыбке.

@темы: подарки от писца, хеталька, писульки

---

Германия/Пруссия, Франция, Испания "Скажи мне что-нибудь непристойное!" осторожно, немного бред и рейтинг))

- Вот как вы все-таки с Германией не похожи, - сказал Франциск, поигрывая бокалом. - А вроде братья...
- А че не похожи-то? - отозвался Пруссия.
- Ну как это, - встрял Антонио. - Он у тебя не напивается в стельку, дом убирает, не ругается, не ведет себя развязно...
- ... да и вообще он девственник, - вставил Франция.
- Как девственник? - встрепенулся Гилберт. - Откуда ты знаешь?
- Он мне сам сказал, - ответил Бонфуа. - Да не смотри ты на меня так, просто я спросил как-то, не хочет ли он пойти, поразвлечься с девочками, а если захочет - с мальчиками. По-дружески, все дела...
- А он? - Байльшмидт навернул стакан виски.
- Ну он отказался так вежливо, сказал, мол, не интересуется. Я у него спросил про монашество, а он ответил, что просто все еще девственник. Вот, - Франциск закончил свою речь и смочил горло.
- Чего унылый такой стал? - толкнул Гилберта Испания.
- Не, парни, так нельзя, - он встал. - Я домой. Разбираться.
- Ну иди, иди, - фыркнул ему вслед Бонфуа.

- Брати-и-и-ишка! Я до-о-ома! - проорал Байльшмидт. Он успел по дороге еще "успокоить нервы" полбутылкой коньяка и был навеселе. Людвиг на диване поморщился. Он, как обычно, заработался допоздна.
- Явился, - холодно констатировал факт Запад и снова уткнулся в бумажки.
- Ну, братишка! - Пруссия подвалил к нему. - Я не верю тому, что мне рассказывали эти олухи! Ты у меня не можешь быть такой весь девственно чистый и правильный!
Людвиг как-то странно покосился на брата, пытаясь понять суть дела.
- Ну! Запад! Ну скажи, что это неправда! Давай, поругайся немного! Братик хо-о-о-очет! - ныл Гилберт.
- Иди проспись, Восток, - оттолкнул его Германия.
- Ну, За-а-а-апад! Ну скажи мне что-нибудь непристойное! Дава-а-а-ай! - не отставал Байльшмидт. Глаза Запада вдруг странно блеснули.
- Я хочу в тебя кончить, - ответил ему Людвиг.
- Вот видишь, это совсем не... - тут Пруссия встрепенулся. - Че?... Эй-эй, полегче! Стой!... Это мои любимые джинсы были!... Черт, Запад... да какой ты нахрен девственник... о, черт!... сильнее, прошу тебя...
Только потом Гилберту заткнули рот и он перебивался мычанием.

Утро:
- Ох, твою мать! - прусс лежал носом в подушку, отклянчив задницу. Рядом лежала таблетка аспирина и стакан, заботливо приготовленные Западом.
- Нихрена себе девственник... ох, вашу мать... моя задница... - стонал Гилберт.
Германию же с самого утра возле дома поджидали двое... Людвиг смерил обоих непроницаемым взглядом и сказал:
- Ваш план удался. То, что вы ищете, на верхней полке шкафа. Все, что понравится, забирайте. Я опаздываю.
Антонио и Франциск заулыбались и тихонько зашли в дом, надеясь поживиться лучшим немецким порно. В конце концов, они обманули Байльшмидта не только из-за видео, но и во имя великой братской любви! А задница у Гилберта уже после раза третьего привыкнет...

@темы: хеталька, писульки

---

Стена

Автор: Арен-тян
Бета: уважаемая  _bitch-сенсей
Фэндом: Axis Powers Hetalia
Название: Стена
Рейтинг: R
Жанр: ангст, романс
Статус: закончено
Персонажи/пары: Россия/Пруссия, Германия
Предупреждение: слеш, яой, POV, возможен ООС
Дисклеймер: все - Химаруи Хидеказу
Тайминг: конец Второй Мировой, возведение Берлинской стены

как бе бечено =)

- Как думаешь, что они с нами сделают?
Мы сидели спиной к спине в холодной камере, в которой ничего не было, кроме решетчатого окошечка в двери. Я ожидал, что брат, как всегда, усмехнется, хотя из-за разбитого лица будет больно, но он не сделал этого. По крайней мере, я не услышал характерного для него фырканья.
- Ничего хорошего, Людвиг. Будь уверен, - наконец ответил Пруссия. – Но мы будем бороться. Они не посмеют уничтожить нас. Будут эксплуатировать, подчинят, но не до конца. Однажды мы все вернем.
Так мы и сидели, сцепив руки, спиной к спине. И я верил брату. Он был рожден, чтобы воевать, и, хотя теперь он не так силен, как раньше, но дух его остался прежним. Я знал его таким и таким помнил. Гилберт ничуть не изменился и это, наверное, даже к лучшему.
Я потрогал ошейник на своей шее. Нас привязали, как псов, хотя отсюда бежать-то некуда. Это чтобы усмирить, показать, что наша жизнь теперь – жизнь на цепи. И я беспокоился, потому что наши противники очень сильны и горазды на изощренные планы.
По коридору простучали шаги, кто-то приближался. Брат даже не повернулся, а я вскинул голову. В окошечке мелькнул хмурый взгляд тюремщика, а после открылась дверь. Пришедших было трое. Они вошли в камеру, стуча подошвами сапог. Тюремщик не стал закрывать дверь, а это могло значить лишь одно…
- Половина наша, половина твоя, - сказал Артур, кивнув на меня, а потом на брата. Вот значит, как поделили…
Россия только усмехнулся и подошел к цепи Гилберта.
- Стену начнут прямо сегодня, - оповестил Альфред.
- В таком случае, я поспешу удалиться, - он дернул Пруссию за цепь, вынуждая подняться. – Попрощался с братиком? Нет? Тогда сделай это, больше ты его не увидишь.
Нас, наверное, обоих дернуло в тот момент. Стена? Никогда не увидишь?
- Нет! – первым заорал я. Попробовал подняться, но Англия скрутил меня.
- Идем, Гилберт, - Россия потащил его за собой.
- Иди к черту! Я не согласен! – дернулся брат.
- Тебе не кажется, что ты не в том положении, чтобы сопротивляться? – он дернул на себя еще грубее, заставив Байльшмидта захрипеть. – Эй, помогите мне.
Брата скрутили в один момент, двое потащили его, а Россия пошел впереди, держа цепь в руке.
- Нет! Отпустите, сволочи! Людвиг! – дернулся он.
- Брат! Гилберт!
Мои попытки вырваться снова пресекли. Я смотрел, как его уводят. Я не мог поверить, что это навсегда, осознание серьезности ситуации приходило толчками, и я мог только кричать. Пока Америка не приказал мне заткнуться и не закрыл дверь, оставив меня в одиночестве. Потом стихли крики брата, и только тогда я ощутил боль, словно из меня вырвали кусок плоти, даже дышать было больно. Мы всегда были вместе. И я пообещал себе, что когда-нибудь увижу его снова. Стены ведь не стоят вечно, так ведь? Я лишь желал дожить до момента, когда и эта обрушится, и желал, чтобы брат тоже смог дожить.

В этой камере было куда холоднее, чем в той, где мы сидели с Людвигом. Все тело ломило от голода, но подачки Брагинского я принимать не собирался. Однако камера была просторной. Имелись приличные нары с матрасом, где я проводил почти все время.
Шею противно сдавливало ошейником, с которого, впрочем, сняли цепь. Я попытался содрать эту штуку, как только остался один, но поддаваться хитрый замок не желал. Я скорее себе голову бы оторвал.
Потому я смирился и думал, глядя в потолок. Я думал о брате. Черт возьми, я опекал его с малых лет, пообещал ему, что останусь с ним, во что бы то ни было. Сказал, что буду поддерживать его, и чтобы он не смел держать меня в стороне. В какой-то мере я был даже счастлив, когда мы развернули войну. Конечно не совсем то, что было во времена Старого Фрица, но снова азарт, запах пороха, опасности, ощущение своего превосходства… И брат уже вырос, теперь он был наравне со мной и даже чуть впереди. Но мы шли вместе, это была наша война.
Но, черт возьми… какого тогда я не с ним сейчас? Теперь между нами стена… одна из самых высоких и непреодолимых.
Но я все равно ее разрушу. Когда-нибудь… Однажды я вернусь!
Скрипнувшая дверь оповестила о госте. Впрочем, у меня мог быть только один гость. И сто процентов из ста, что это снова был именно он.
- Ты ничего не ешь, - констатировал Иван очевидное. – Ты не думал, что твои капризы делают хуже только тебе? Ты же не хочешь, чтобы я кормил тебя насильно?
Я промолчал. Все так же лежал, уткнувшись взглядом в потолок, игнорируя Россию. Тот вздохнул. Я чувствовал, как Брагинский прожигает меня взглядом, укоризненным, осуждающим, словно нашкодившего ребенка. Ненавижу этот взгляд.
- Здесь холодно, так что я принес тебе шинель, - оповестил Иван и положил ее рядом со мной. – И прекращай эти глупости, потому что в следующий раз я приду с веревкой, свяжу и буду кормить насильно… если приду.
То последнее, что он добавил, мне не понравилось. Я сел на нарах, посмотрев ему вслед, а потом перевел взгляд на тарелку. Меня пробрала такая злость, что я пнул посудину, и она разбилась о стену с почти обиженным звоном.
Было чертовски холодно, а ночью почти невыносимо, но я не желал надевать шинель с отличительными знаками врага. Может, я и проиграл, но еще далеко не повержен.
Еще через три дня я потерял сознание от голода и рассек висок о каменный пол, когда упал. Судя по всему, я простудился, пока лежал на ледяном полу с тонким покровом инея, потому что тело сводила ломота, в горле застрял ком, а голова кружилась.
Я со злостью посмотрел на шинель и, зашипев от боли в боку, забрался на нары, где почти сразу забылся беспокойным сном. Мои сны были сумбурными, отрывочными. Целиком я не запомнил ни одного из них, только какие-то отдельные, хаотично мелькающие кадры. Видимо, меня лихорадило.
Я видел лицо брата, радостные лица друзей, после победы в 1748-м, смеющегося Франциска, пьяного Антонио, недовольного Родериха, маленького Людвига. Слышал звуки войны, голоса, смех, крики, чувствовал горьковатый запах пива и свежеподжаренного мяса с кровью. Потом видел снег, холодную метель, слышал ругань Людвига, выстрелы, различил сквозь пургу взгляд фиолетовых глаз и фигуру с шарфом. Его лицо не выражало ничего. Только в последний момент, когда он нажал на курок, по губам скользнула улыбка.
Я видел их и раньше, эти глаза. Когда я еще возглавлял орден тевтонских рыцарей и когда потерпел поражение от мальчика с фиолетовыми глазами на льду, сковавшем Чудское озеро. Я помнил.
Я пребывал где-то на грани сна и реальности. Мне было холодно, меня била лихорадка, дико болела голова, кишки скрутило от голода, а бок саднило после падения. И тогда я закутался в чертову шинель, что мне принес Иван, и забылся в темноте, вдыхая холодный запах, что все еще хранила толстая колючая ткань.
Я капитулировал на семнадцатый день, сам так и не приняв это. Просто не хотел подохнуть так. Я даже не помнил, когда и как Иван забрал меня из камеры, но точно знал, что забрал, потому что сны перестали быть беспорядочными и канули в черноту вместе со мной.
Брат, погоди еще немного, и я вернусь к тебе. Я преодолею стену. Даже если ее будет охранять сам сатана или Брагинский. Я сделаю это, ради тебя.

- Только без фокусов, - предупредил Америка, открывая дверь.
Я поправил воротник, стараясь защититься от холодного осеннего ветра, и вышел наружу. Губы сами растянулись в улыбке. Как же я давно не был на улице. За мной хлопнула железная дверь, и я вдохнул поглубже. Ветер трепал полы моего пальто, мимо летели уже успевшие пожухнуть листья. Какая-никакая, но свобода.
Но радость моя была недолгой. Гуляя по городу, я везде видел следы, оставшиеся после войны, следы оккупантов и очень боялся увидеть ее… стену. Но мимо было невозможно пройти. Она пересекала весь Берлин и манила к себе. Ведь нас разделяет лишь немного… да, брат?
Бетон был настолько холодным, что это чувствовалось даже через перчатку. Поддавшись неведомому порыву, я пошел вдоль стены, ведя пальцами по бетонной поверхности. И чем дальше я шел, тем тяжелее становилось. Шорох, который создавала моя рука, был похож на хриплые всхлипы. И ни единой трещинки, ни шанса посмотреть, что на другой стороне.
Я шел. Медленно, упрямо, упиваясь собственными терзаниями, словно мазохист. Уже давно стемнело, но я продолжал идти. И только когда услышал слишком уж явные всхлипы, понял, что плачу. Шаг сбился, а потом я упал на колени возле стены и стал тихо плакать, как когда-то очень давно.
« - Не бойся, это же просто гроза. Ничего с тобой не сделается.
- Но все равно страшно…
- Да хватит реветь. Ох, чтоб тебя… Ладно, если я останусь, перестанешь ныть?...
Короткий кивок.
- Ну и отлично. Спи.
- Ладно, братик…»
Мы ведь никогда не расставались, да? Ты всегда был рядом, я мог увидеть тебя в любой момент, хотя чем старше становился, тем больше отдалялся от тебя. Ты часто ворчал, что, мол, вырастил на свою голову, но я только слегка улыбался. Я принимал твое присутствие как данность и никогда не задумывался о том, что со мной станется, если тебя вдруг не будет рядом. Если ты вдруг окажешься по другую сторону стены.
Нас разделяет всего ничего: метров триста, а там уже вторая стена. И ты теперь за этой стеной.
Гилберт, мы обязательно увидимся. Иначе не может быть, я отказываюсь верить, что это навсегда. Но… холодная стена говорит о другом. Холодная, неприступная… а если?..
- Людвиг!!! – я резко открыл глаза.
Послышалось? Но ведь не могло же до слуховых галлюцинаций дойти…
- Запад! Людвиг, ты здесь?!
Нет, определенно не послышалось. Это с той стороны стены. Оттуда же раздались окрики, лай собак.
- Гилберт! Это ты?! – голос меня пока еще не предал, я вскочил на ноги, вслушиваясь.
Одиночный топот, совсем близко. Кто-то остановился около стены, прямо напротив меня. С другой стороны…
- Восток?! Брат, ответь! – я снова крикнул.
- Людвиг?! Ты здесь?! Помоги мне, черт! – я услышал, как он начал карабкаться по стене.
Я быстро сориентировался и ухватился за первый попавшийся выступ.
- Гилберт… - я поднимался, держась за минимум поверхности, казалось, стремление увидеть брата вело меня, тащило вверх.
- Стой, падла! – услышал я крик с другой стороны. – Стой, стрелять буду!
- Пошел ты лесом! – услышал я ответ брата.
Всего три метра, но это так много. Я скользил вниз, ругался и снова поднимался.
- Суки, отпустите! Людвиг!!!
С той стороны послышалась возня, ругань. Я ухватился, наконец, за колючую проволоку наверху, поранив руку. Подтянулся, шипя от боли. И увидел…
- Гилберт! Восток!!! – окликнул я брата.
- Братишка!... Сукины дети, отпустите!!! Запад, братишка! Как ты?!
Его вязали четверо. Из двери на той стороне показалась знакомая фигура.
- Все нормально! Брат, держись, ладно?! Я сейчас!... – я попытался перелезть, как меня кто-то схватил за ногу.
- Попался! – и дернули.
Я держался, вгоняя проволочные шипы еще глубже в ладонь, пинался, пытаясь заехать противнику в лицо. Гилберта все-таки повязали. Последнее, что я успел увидеть – как Россия, крайне быстро оказавшийся рядом, отвесил Пруссии позорную оплеуху. Он строго посмотрел на Гилберта и что-то тихо сказал. Что было дальше, я уже не видел. Меня сдернули со стены и прижали к земле, уткнув в нее носом.
- Предупреждали тебя?! Предупреждали или нет, арийская морда?! – шипел Англия. – На хлебе и воде будешь сидеть, пока не подохнешь, ясно?!
Я был готов смеяться. Плевать, что там шипел мне Артур. Я все-таки увидел брата. Он все такой же. Наверняка знал, что глупо пытаться вот так сбежать, перебраться через стену и вернуться. Все равно отловят, а потом упекут обратно. Но он сделал это.
Я был счастлив. Просто потому, что сам сделал точно такую же глупость, только из-за того, что желал увидеться с Гилбертом. Точно – его воспитание, его школа… идиот.

- Ты непослушен.
Никогда не видел у России таких глаз. Как на ребенка смотрит. На ребенка, который только что сделал что-то непростительное. Ненавижу. И не дернуться, держат. Щека горела из-за оплеухи. Я не добежал всего чуть-чуть…
- И что с того? – фыркнул я.
- Ты так хочешь увидеть брата? – он словно не слышал меня. Он всегда слышит только то, что хочет.
Я не ответил. Глупо отвечать на столь очевидный вопрос. И Иван тоже знал ответ.
- Я позволю тебе его увидеть, но ты должен меня слушаться, ясно? – сказал он.
Я оцепенел. К такому я не был готов.
- Ты слышишь меня? Я сказал, что если ты будешь меня слушаться, то я позволю тебе увидеться с братом. Ты согласен?
- Да, - не хотел кивать, не мог отвернуться от взгляда, который приковал к себе.
Я до сих пор поражался тому, какие у него глаза. Сейчас, в темноте, они казались почти черными и словно пронзали меня насквозь. Я чувствовал себя бабочкой на булавке.
- Отлично. Тогда я заберу еще и это, - Брагинский дернул крест на моей груди.
Цепь порвалась, а я забился в руках удерживающих меня людей:
- Нет! Отдай! Верни его!
Это ведь единственное, чем я дорожу. С давних лет. Это мой символ. Этот крест – это я сам. Я не мог позволить отдать его! Ни за что!
- Он тебе больше ни к чему, - ответил Россия. – Считай это наказанием, - он равнодушно упрятал тевтонский знак в карман. – Веди себя достойно, Гилберт.
Я не сразу заметил, что по щекам скользнули влажные дорожки. Я захотел убить его. Но разве я мог вообще что-то сделать? Я был ни на что не способен. Только промолчать, опустив голову, и всхлипнуть, дрожа от собственной слабости и ярости, которую невозможно было выплеснуть.
- Надеюсь, что ты хорошо выносишь долгие поездки. Мы уезжаем через три часа в Сибирь. Ты обещал мне быть послушным, а я не люблю, когда такие обещания нарушают.
Я снова взглянул на него. Его взгляд смягчился, в нем сквозила усталость:
- Слушайся меня, хорошо?
- Х-хорошо, - кивнул я.
- Проводите его до комнаты. Перед отъездом я сам за ним зайду.
Я бросил последний взгляд на стену и встал на ноги. Силой ее не взять, эту проклятую стену. Терпение, вот что сейчас бы мне пригодилось. Нужно просто поумерить гордость и ждать.
Сибирь так Сибирь.

Артур не соврал - хлеб и вода. А еще кандалы. Еще хуже, чем сначала. Дурацкая лампочка мигает как припадочная, и это раздражает. Но ничего сделать нельзя. Даже ноги сковали, сволочи. Очень коротко, как обычно делают, чтобы удобнее избивать было. Так нельзя ногами прикрыть пах, разве что колени свести, а руками – лицо. Единственное, что мне осталось – ждать, когда придут меня бить. Развлекаловка для скучающих стран, как комната психолога. Избил кого-нибудь – и сразу легче. И вот скрипнула железная дверь…
- Эй, я тебе хавчик принес, - американский сленг.
Терпеть не могу. Герой чертов. Как всегда, он всех победил, он всех защитил, а все остальные на подхвате были. Самомнение у парня зашкаливало. Ну, что еще можно было ждать от воспитания маразматика-Англии. Ну да ладно, я не ел уже чертову кучу времени, а он просто поставил тарелку на пол возле входа.
- Почему так далеко? – спросил я.
- Еду надо заслужить, - усмехнулся Альфред. В его глазах все читалось как на ладони, и он даже не пытался скрыть этой похоти.
- Сука, - фыркнул я.
- Не-а, Германия, - он расстегнул сначала пуговицу на брюках, а затем приблизился, расстегивая ширинку. – Сучка тут теперь ты.
- Если ты думаешь, что я стану это делать, то ошибаешься, - сказал ему я.
- Ты же жрать хочешь? Вот и отработай, - в его глазах не читалось ни капли раскаяния за свою похоть, за свои низкие потребности, за то, как он шантажирует пленника.
И я понимал, что это… правильно. Я сам без колебаний калечил людей. Почему бы теперь им не унижать меня? Но подчинился я не поэтому. Я сам поддался низменному желанию – голоду.
Чертова лампочка мигала, я пытался расслабить горло, чтобы не тошнило желчью, а Альфред дергал меня за волосы и все шипел свое: «Сучка…». Мне до боли хотелось сжать зубы, чтобы тот и моргнуть не успел, как остался без достоинства. Оно у Америки все равно одно, то самое, что у меня во рту.
Но я не стал. Одну глупость я уже сделал, больше рисковать нельзя. Когда все закончилось, он с усмешкой отошел от меня, заправляясь, а я сплюнул в сторону.
- Наелся? – фыркнул Джонс.
Я смерил его испепеляющим взглядом. Я все видел, как на пленке, кадрами, из-за припадочно мигающей лампочки. Как он перетащил тарелку к моим ногам и ушел, так и не ослабив цепи.
- Пидорас чертов, - выругался я.
На еду я мог только смотреть. Я не знал, что это еще далеко не конец.
Второй раз железная дверь открылась только часа через три. Я снова сбился со счета. Идиотская лампочка сводила меня с ума, запах еды совсем рядом лишал контроля. Сейчас я был готов практически на все, лишь бы ослабили цепи, лишь бы дали, наконец, поесть.
Артур сразу увидел это в моих глазах. И его усмешка – копия той, что была у Альфреда. Но старина-Англия никогда не упускал добычу так просто. Я знал это, я тщательно изучал каждого из противников. Они были предсказуемы. И слишком предсказуемы прямо сейчас.
Как и ожидалось, он освободил мои ноги. Я не сопротивлялся, молча, смотрел из-под прикрытых век. Я мог это вытерпеть. Просто мне нужно восстановить силы. Любые раны заживают быстро, но если можно обойтись только пятнами на гордости, то это только лучше. По крайней мере, сейчас.
- Америка принес тебе поесть, - усмехнулся Англия. – Как это мило с его стороны.
Я не ожидал удара, просто стало больно, голова дернулась, а я едва сдержал вскрик. Артур ненавидел меня. Наверное, за его немного пожженный Лондон.
Он слишком быстро сдернул с меня брюки, будто тренировался в этом множество раз. Да и откуда мне знать, с кем и когда могло быть у него? Он все-таки старше меня. Он шипел мне ругательства на ухо, проклинал всех моих родственников, а потом резко вставил, так что я не удержал вскрика, до крови прикусив губу.
Скулу саднило, задницу разрывало неприятной болью, а припадочная лампочка никак не хотела перегорать. Англия не трахал, он пытался измучить меня, втоптать лицом в грязь, как тогда, у стены. Заставлял смотреть ему в глаза, заставлял слушать, но я все равно видел только кадры. Немые кадры. И было больно, чертов маразматик знал, что нужно делать. Только почему-то его шипение сливалось в один монотонный гул, как в плохом телевизоре. И кадры, кадры, кадры… мне казалось уже, что эту лампочку тут повесили не случайно. Она сводила меня с ума.
И, наконец, боль отступила, дав место иному чувству, постыдному наслаждению. Только Англия был не так глуп. Кончив, он не дал мне разрядки. И ушел, так и оставив. Я неподвижно сидел, загипнотизированный мигающей лампочкой, а в ушах что-то гудело. Мне не хватало сил. Я даже не понял, что вырубился на несколько часов. Мне снилась все та же мигающая лампочка в камере, и я не смог отличить сон от яви. Я проснулся, когда дверь скрипнула в третий раз.
- Жалко выглядишь, Людвиг, - улыбнулся Франция.
Я вскинул взгляд. Во мне осталось лишь немного сил. Вдруг лампочка перестала бешено мигать, дав мне небольшую передышку.
- Как всегда я все разгребай за этими двумя олухами, - вздохнул Бонфуа.
Именно он расстегнул кандалы на моих руках. И это все, что он сделал.
Я знал Франциска давно. Он был другом брата, тоже давно. Политика – это вещь, в которой постоянных друзей не бывает. Долгое время исключение составляли мы с братом, а теперь и его больше нет.
Франция не стал меня трогать.
- Не хочу делать это после Америки и Англии, - ответил на мой немой вопрос Бонфуа. – Это – то же самое, как если бы нижнее белье сначала поносил Альфред, потом Артур, а потом оно досталось мне. Тебе не кажется это… противным?
И ушел. Скользкий тип. Но он не так плох.
Кое-как одевшись, я решил поесть. Сначала немного, а потом уже побольше. Много сразу нельзя. И лампочка снова замигала. Но мигала недолго, около минуты. Потом с громким хлопком перегорела, оставив меня в темноте.

Я очнулся после кошмара под мерный стук колес. Была еще ночь, мы ехали вторые сутки. У Брагинского были отдельный вагон и вагон-ресторан. Он с улыбкой втолкнул меня в одно из купе и запер там.
Я пробовал открыть окно, но оно не поддавалось. Я снова оказался взаперти. Неизменный ошейник привычно давил шею. Настолько привычно, что это начало пугать меня.
За окном мелькали деревья, дорога шла возле леса. Я сел и помассировал висок, голова жутко болела и уже довольно давно. Это начинало напрягать меня. Наверняка это все из-за кошмаров, которые я не мог запомнить. Беспокойство накатывало волнами и отступало, стоило мне ненадолго забыться сном. Но там поджидало другое, и я уже не знал, что хуже.
Все началось вчера ночью, во время моего глупого побега. На что я надеялся тогда? Кретин… Я сделал только хуже. Моя рука по привычке метнулась к кресту на шее, но, не обнаружив его там, судорожно сжала воротник. Это была цена моего побега, цена за секундное свидание с братом.
- Но ты же обещал, Иван, - тихо сказал я пустоте. – Ты обещал, что дашь увидеться с Западом, если я буду тебя слушаться. Если ты не сдержишь обещания…
- То что? – я не заметил, как этот демон оказался здесь. Он все время появлялся, словно из ниоткуда.
Но я закончил свою фразу:
- То, клянусь, я убью тебя.
- Это очень мило, так любить брата, но бросание слов на ветер ничего не даст и ничем тебе не поможет, Гилберт, - Брагинский лишь тогда перестал улыбаться, чтобы я воспринял его слова всерьез.
Я действительно бросал слова на ветер. Я ничего не мог сделать ему. По крайней мере, сейчас. И от этого мне было еще более противно и душно. Из-за собственной слабости, беспомощности. Я ничего не могу сейчас.
- Твои слова ничем тебе не помогут, - повторил Иван. – Но дела – могут.
Я вскинул на него взгляд. Я не понимал, что он имеет в виду.
- Возможно, ты голоден. Идем, - снова улыбнулся Россия.
Я поднялся, но он остановил меня.
- В этой форме нельзя. Одевай эту, - он протянул мне сверток.
Я сразу увидел отличительные знаки советских войск. Он предлагает мне надеть чужую форму, чужую шкуру.
- Не забывай, о чем я говорил тебе. Я могу и передумать, - предупредил Россия.
Я стиснул зубы и принял сверток. Он снова заставил меня капитулировать.
За эту силу я ненавидел Ивана. Но, одновременно с этим, не мог не восхищаться. Этой же его силой, мощью, выдержкой.
Если надо, я надену чужую шкуру, даже если перед этим придется содрать свою. Ради тебя, Запад. Только подожди еще немного. Я скоро вернусь.
Когда мы с Россией вошли в вагон-ресторан, то сидящие там прибалты, а еще Белоруссия с Украиной подняли головы. Я чувствовал на себе их взгляды. Советская форма казалась непривычной. Я, в самом деле, чувствовал себя в чужой шкуре.
- Брат, почему он здесь? – спросила Наташа.
- На нем наша форма, - улыбнулся Россия. – Принимай теперь его как своего. Ладно?
Повисла небольшая пауза. Я нервно подергал ошейник. Наконец Арловская опустила взгляд.
- Хорошо, - ответила она.
- Вот и славно. Присаживайся, Гилберт, - он повернулся ко мне и увидел, как я тереблю свою удавку. – Прости, я забыл. Пора уже снять его.
Иван потянулся к моей шее и хитрым движением, которое я не увидел, расстегнул замок. Кожаная лента скользнула ему в руку, и он указал мне на стул.
Я потер шею, которую больше ничего не сдавливало и сел рядом с Литвой, который странно посмотрел на меня, но ничего не сказал.
- Ешь, Гилберт, - Иван сел справа от меня и подтолкнул тарелку ко мне.
Я неуверенно стал есть, ловя заинтересованные взгляды прибалтов. Россия продолжал улыбаться, а я вдруг понял, что теперь мне будет не так-то просто снять с себя чужую шкуру. Стоило надеть ее, и я подписал договор, нарушение которого может привести к печальным последствиям. Теперь я понял, почему Торис так посмотрел на меня. Он не мог понять, почему я добровольно согласился на это, почему так просто надел чужую шкуру, которую теперь не снять, которая уже начала прирастать к коже.
Брат, мне кажется, что я сделал что-то непоправимое. Кажется, что я сейчас что-то изменил для себя навсегда…
Несмотря на то, что мне кусок в горло не лез, я первым вышел из вагона. Меня мутило, в ушах стучало сердце. Что-то во мне перевернулось, и я прикрыл рот рукой, подавив всхлип.
- Тебе плохо, Гилберт? – Иван всегда появлялся внезапно. И совершенно не вовремя.
Я повернулся к нему лицом и отступил назад.
- Что-то случилось? – он еще спрашивает! После всего он еще не понял?
- Забери свою форму, - хрипло попросил я. – Можешь держать меня в камере сколько угодно, только отдай… - я снова едва подавил всхлип. – Верни мне… я не могу больше…
Какой позор. Что с тобой стало, Великий Пруссия? Я отторгал чужую шкуру. Как отторгает организм инородное ему тело, так и я не мог принять чужих отличительных знаков и страдал. Когда я соглашался, я не знал, что это подействует настолько сильно.
Брагинский не улыбался. Только как-то грустно смотрел на меня.
- Прости, я не могу этого сделать, - он шагнул ко мне. – Ты сам понимаешь, почему. Не имеет смысла озвучивать причину…
Вдруг поезд резко дернулся, я не смог устоять и упал назад. Рука России потянулась подхватить меня, но он тоже не удержал равновесия, почти повалившись на меня, вовремя упершись руками в пол. Мы встретились взглядами и я замер.
Никогда прежде я не был так близко, никогда не мог посмотреть в его глаза со столь опасного расстояния. И я смотрел в эти фиолетовые дали, словно загипнотизированный, не мог оторваться.
Он силен. Очень силен. Он всегда был сильнее меня, всегда стоял надо мной. Он никогда не похвалялся своей силой напрямую – все это можно было увидеть в этих невероятных, почти магических глазах.
Он не шевелился, не отрывал взгляда. Мне казалось, что Россия изучает меня. Он словно видел меня насквозь. Что-то во мне вдруг перевернулось, я не мог оторвать взгляда. Наверное, это был тот самый момент, когда я влюбился в него. В его силу, в его зиму, в его обманчиво-ласковую улыбку, в его вечную тайну за фиолетовыми зеркалами глаз.
Иван не дернулся, когда я поцеловал его, но и не ответил. Он оторвался от меня и тихо спросил:
- Зачем?
Я промолчал. Словно заговоренный, я поцеловал его снова. Теперь он ответил, прикрыв глаза. Сначала Брагинский словно бы пробовал, смаковал, а потом резко углубил поцелуй, подхватывая меня. Иван напоминал тогда вихрь. Резкий, порывистый, яростный. Я буквально упал в купе. Брагинский резко захлопнул дверь, щелкнув замком. Я был опьянен, заколдован. Я лишился воли. Я плавился под его руками, под его поцелуями. Иван быстро снял с меня ненавистную форму, и я благодарно принимал его ласки. Я был влюблен в эти глаза, опьянившие меня. Они словно горели в темноте, будто фосфоресцирующие. Я с готовностью принял его в себя, слегка вскрикнув. Потом он снова и снова целовал меня, словно пытаясь запомнить, а стук колес не всегда заглушал мои стоны.
После этой ночи в тесном купе тошнотворная тревога покинула меня. Она испарилась под обрушившейся мощью России.
Утром я проснулся один. Рядом стопкой лежала одежда. Не форма, а гражданка: темно-синее пальто, брюки, шарф и сапоги. Я сел и отодвинул шторку на окне. После нескольких секунд ощущения ослепленности, я увидел заснеженный лес, мелькающий за стеклом.
Я не сомневался – вот она, Сибирь.

Я не помню, сколько именно спал. Может быть – день, может быть – два. Когда я проснулся, в комнате было все так же темно.
Эти сволочи приходили снова. Запускали в мой темный мир немного света, трахали в темноте и уходили. Так длилось около нескольких недель. Кормили меня, как получалось – тот же Америка мог спокойно забыть взять паек, а потом полениться идти за ним. Об этом он никогда не забывал, однако, рассказывать мне. Стряпню Артура есть выходило себе дороже, но выбор у меня был не большой. Разве что Франциска можно было терпеть, но он редко заходил, считая это место грязным.
Однако я знал, рано или поздно они выпустят меня. Так оно и случилось. Видимо по привычке чувствовать себя героем, это сделал Альфред.
Мне все время казалось, что ему заняться нечем, кроме как ко мне ходить. Одно дело Артур, он всегда приходил или злым, или уставшим, вымещая на мне все скопившееся, а потом уходил. Америка же заходил часто, словно бы я какой-то домашний хомячок, какой-то экзотичный питомец. Как же я ненавидел его за это отношение. Чертов мальчишка, он так и не вырос.
Мне казалось, что от моих проклятий вскоре содрогнется земля и низвергнет все в пучины Ада, потому что именно это было одним из моих любимых занятий в этой дурацкой комнате. Первые дни я, конечно, больше пытался успокоиться, ведь когда-то в детстве боялся темноты, а детские страхи никогда не излечиваются навсегда.
Но теперь не было заботливого, хоть и заносчивого старшего брата, к которому можно было прибежать среди ночи. Теперь я был один. И плакал один, и ругался один, и разговаривал сам с собой. С Гилбертом я всегда говорил мысленно, я не мог показать свое слабое место. Точнее, не мог показать, что рана, оставленная там разлукой, все еще болит.
И когда я снова вышел под небо, то прищурился, стараясь защитить глаза, а голова закружилась. Я не очень долго пробыл в подземелье, но достаточно.
- У тебя двенадцать часов. Нагуляешься, и дам тебе работу, - сказал Джонс.
Я промолчал. Я чертовски хотел помыться, посмотреть, нет ли вывиха в запястье, побриться, в конце концов. Надеюсь, моя квартирка уцелела. Запасное жилье все же иногда пригождалось.
Ключ привычно лежал под ковриком. Сюда никто не приходил с моего последнего визита, а он был достаточно давно.
Я скривился из-за пыли, что вдохнул. Все выглядело брошенным, грязным. Меня до сих пор мутило от вида неубранной квартиры, тут же захотелось схватиться за тряпку и начать приводить все в порядок, но я не стал этого делать. Я должен с умом потратить эти двенадцать часов.
Вывиха, благо, не было, но растяжение присутствовало. Я помылся и перебинтовал запястье. Потом нашел последнее лезвие, вставил в станок и аккуратно побрился.
Выглядел я уже получше, но все равно сильно осунулся, побледнел, а на теле тут и там виднелись следы побоев. Ничего, сойдут со временем.
Я решил тщательнее осмотреть квартиру. Ничего толком не нашел, разве что пачку сигарет, пару коробков спичек, забытый в холодильнике сыр и приклеенный скотчем пистолет за шкафом. Его я не тронул, зная, что за это могу угодить в подземелье еще более надолго. Силы неравны, а в случае чего это мог быть мой небольшой шанс.
На том же шкафу меня привлекли фотографии различной давности. На одной я был еще совсем пацаном, а у самой поздней оказалась разбита рамка. Я аккуратно выудил снимок и рассмотрел. Он был сделан в самом начале войны: мы с братом – оба в форме. Мое лицо было как всегда серьезным, но глаза я скосил на Гилберта, который ухмылялся по весь рот, высокомерно, надменно, а глаза блестели так же, как и много лет назад.
Он жил битвами всегда и теперь был безмерно счастлив от возможности вновь пролить кровь. Таким он был, таким я любил его, зная, что он не плохой человек.
Я не вернул фотографию на шкаф, а аккуратно сложил и спрятал во внутренний карман пальто. А потом вышел из квартирки, снова закрыв хлипкую дверь.
Все остальное свое время до позднего вечера я просидел у стены. Я курил сигареты и прислушивался. Я верил в одну глупую надежду, что снова услышу голос брата, зовущий меня. На той стороне было очень тихо, ни птицы не пролетит, ни собака не гавкнет. Словно бы вымерли все. И это несколько пугало меня, но я ждал. Однако он так и не появился, даже когда мое время истекло, а на улице заметно похолодало.
Я знал, что поступаю глупо, что брат все равно бы не пришел, но какая-то детская упрямая надежда раззадорила меня. Но он не пришел, и я затушил последнюю сигарету, а потом ушел, ни разу не обернувшись на проклятую стену.

Я не совсем осознавал этого, но я был далеко. Чертовски далеко от дома. И здесь было очень холодно. Слышать о том, что в Сибири холодно, и почувствовать «всю прелесть ниже нуля» на себе – совершенно разные вещи.
К моему удивлению, вместе с Россией сошли с поезда только Латвия и Эстония. Литва с Украиной и Белоруссией направились куда-то дальше. Меня это удивило, поскольку я точно знал, что секретарем России являлся именно Торис.
- Замерз, Гилберт? – улыбнулся мне Иван.
Я оторвал взгляд от уезжающего поезда и повернулся к России.
- Нет, - упрямо ответил я.
Хотя не совсем соврал. Пальто и шарф хорошо грели. Как и рукавицы, что я нашел в кармане. А голова потерпит, там волосы есть.
Я снова повернулся к путям и спросил:
- Почему они не сошли с нами?
- У сестренок еще кое-какие дела на востоке, а из-за того, что этих дел достаточно много, я отправил им в помощь Ториса, - объяснил Иван. – Я как раз подумывал, кого бы из тех двоих поставить на замену Литве…
Прибалты тут же затряслись и явно не от мороза. Однако Эстония быстро нашел решение:
- Россия-сан, раз Пруссия теперь один из нас, то почему бы ему не занять место Литвы?
Иван обернулся ко мне, а я в тот момент мысленно выругал прибалта на всех известных мне языках.
- Не такая уж и плохая идея, - кивнул Брагинский. – Когда приедем в дом, Латвия тебе все расскажет. Он однажды заменял Ториса. Правда, Латвия? Ты же расскажешь все Гилберту?
Прибалт поспешно закивал.
- Отлично, тогда едем, - Иван подхватил чемодан и пошагал по насту снега.
Я последовал за ним, одарив невозмутимого Эстонию презрительным взглядом.
Как оказалось, работка была довольно простой. Единственная сложность ее заключалась в том, что очень много времени приходилось проводить с Россией. Теперь понятно, отчего прибалты терпеть не могут эту должность.
- Россия-сан страшный человек, - сказал мне тогда трясущийся Латвия. – Я бы хотел уйти отсюда, но он мне не позволит.
- Нашел, кому жаловаться, - фыркнул я.
- Но теперь ты такой же, как мы. Еще один «член семьи». Россия-сан просто не знает меры, его заносит. Он не видит грани между добром и злом. То есть, не всегда видит… и это приводит к печальным последствиям, - малыш-Латвия всхлипнул. – Я все тебе показал, теперь мне пора.
Я только покачал головой ему вслед.
Как оказалось, привыкнуть к холоду вполне можно. В доме всегда было тепло и довольно уютно. Иногда я пригревался с очередным отчетом у камина, но не мог работать, практически ничего не видя в полутьме. Уже успел забыть, что легкая дальнозоркость дает свое.
Иван часто сидел со мной и однажды просто, молча, подарил очки. Как ни удивительно, они подошли.
Мы с ним ни разу не разговаривали о том, что произошло в поезде, хотя иногда ловили заинтересованные взгляды друг друга. За это я мог уважать Брагинского: он никогда не пробовал взять меня силой. Наверное, знал, что если я захочу, то сразу покажу ему это.
Однако часто он выглядел уставшим, а потом под его столом я находил пустые бутылки. Иван ни о чем мне не рассказывал, и в один из вечеров у камина я решил, что уже пора. Я снова первым поцеловал его. России будто бы нравилась моя инициативность. Ну, что ж, раз я не привык терпеть или молчать, то что теперь?
В особняке даже пол был теплый, и мы разместились на ковре, прямо около огня, а потом, после небольшой передышки, он улыбнулся мне и сказал:
- Я думал отдать его тебе, но ты так набросился на меня…
Я отвел глаза. Россия завозился со своим пальто, и резкий звон цепочки заставил меня повернуться. Я увидел свой крест, поблескивающий в свете камина.
- Ты отработал наказание, забирай его, - Иван заметил мою нерешительность, замершую во взгляде, и добавил: - Больше не заберу, правда.
Я принял тевтонский знак из его рук и снова надел на шею. Приятная тяжесть была такой родной, что я улыбнулся, рассматривая блики огня на эмали.
- Вижу, что ты рад, - немного грустно улыбнулся Брагинский.
- Что-то случилось? – я все-таки решился спросить.
- Нет, - покачал головой он. – Все как всегда.
Мне сразу не понравился этот двузначный ответ, и я просто обнял его, прижимая к себе. Я вспомнил Людвига, который никогда бы не сознался, что чего-то боится, хоть в детстве боялся многих вещей. Я так же прижимал его к себе, а он, точно так же, как Иван сейчас, крепко прижимался ко мне. Если он не хочет говорить, то пусть. Главное, что прижимается, что доверяет. Россия был гораздо более ранимым, чем казалось сначала. И хоть его невозможно сломить, он может страшно переживать из-за чего-либо. Только когда он ушел, я почувствовал, что мое плечо стало мокрым.

И хотя меня выпустили, я чувствовал себя далеко не свободным. Год тянулся за годом, я разрывался на три части, выполняя поручения стран капиталистического мира.
Наверное, я был даже в какой-то мере рад изматывающей работе. Так у меня не оставалось ни сил, ни времени, чтобы вспоминать о брате. Однако если мне и снились сны, то они были связаны с детством. Наверное, это было самое беззаботное время. Гилберт все время оберегал меня, и я не волновался, я был уверен в нем.
Теперь же я не мог точно сказать, жив ли он. Что мог с ним сделать Россия? Чем обошелся ему плен? Я старался верить ему, как и тогда. Мы обещали друг другу обязательно увидеться снова. И я не думал, что мы сможем выполнить свое обещание так скоро.
- К тебе посетитель, - оповестил Америка. Его лицо выражало неприязнь, недовольство.
Я догадывался, встреча с кем могла вызвать у Альфреда такое выражение лица. Россия. Но почему? Зачем Иван здесь? В прочем, это не так уж меня интересовало, но я мог узнать что-нибудь о брате…
Первое, что я увидел, войдя в комнату, это пронзительные фиолетовые глаза и улыбку Брагинского. Несколько более хитрую, чем всегда.
- Рад повидаться, Людвиг, - поздоровался он. – Неважно выглядишь.
Я не ответил, а он и не ждал ответа. Вдруг дверь за его спиной приоткрылась и кто-то вошел. Я вскинул взгляд и увидел остолбеневшего Гилберта. Он в упор смотрел на меня, а я был удивлен не меньше его. В его глазах, что осматривали меня, читались вопросы: «Кто? Как посмел?».
Да, выглядел я неважно: несколько грязный, в поношенной одежде, с кругами под глазами. В отличие от меня, брат был одет в неплохой костюм, почти один в один, как у Ивана, но у России на шее висел светлый, незатянутый шарф. Гилберт был чисто выбрит, умыт, причесан. Видимо ему пришлось легче, чем мне, хотя капиталисты направо и налево кричали о своем богатстве.
- Ты как раз вовремя, Гилберт, - улыбнулся ему Россия. – Я вас ненадолго оставлю.
Мы отмерли даже до того, как за Брагинским закрылась дверь. Хватило пары шагов, чтобы сократить расстояние между нами. И было радостно до слез снова обнимать брата после стольких лет разлуки. Казалось, сердце вырвется из груди от волнения и радости. Он все-таки жив, здоров, да и, по-видимому, обращались с ним лучше, чем со мной. Я был счастлив как никогда.
- Запад, братишка… - прошептал Гилберт. Я не видел, но знал, что он улыбается. – Никогда не думал, что скажу это, но я чертовски рад тебя видеть.
- Да, - я слегка улыбнулся. – Я тоже.
Не знаю, сколько мы так стояли, пока не отпустили друг друга. Брат счастливо улыбался одним уголком губ, а я рассматривал его. Он сильно изменился и теперь уже не походил на того человека на фотографии, что я до сих пор хранил.
Восток тоже осматривал меня, нахмурившись.
- Где ты так?... – он оборвался, не подобрав подходящего слова.
- Ну, их трое, а я один, - слегка улыбнулся я. Улыбка вышла натянутой. – Они очень многого требуют…
- Они тобой… пользуются? – я прекрасно понял значение его фразы и горящий взгляд оттого, что он уже ожидал положительный ответ.
- Уже нет, - я не мог лгать ему, после стольких лет.
- Сукины дети, - выругался Гилберт.- Они получат свое, не сомневайся. Я сумею помочь тебе.
- Как? – несколько скептически спросил я.
Он вдруг кашлянул и отвел глаза.
- Понимаешь… мы с Россией последнее время стали… очень близки.
- Насколько?
Эта новость была для меня поразительной, ведь брат всегда терпеть не мог Брагинского, но она объясняла ухоженный вид Гилберта. Однако я слишком хорошо знал его, чтобы даже предполагать, что он ляжет в постель к Брагинскому ради удобств, ради костюма. И поэтому он заинтриговал меня.
- Намного, - ответил наконец брат. – Но ты должен все понять, я расскажу тебе. Только не перебивай…
И Восток рассказал мне. Как они прибыли в Сибирь, как Иван сделал его своим секретарем, как они пожили там немного, а после приехали в Москву.
- Работа нудная, но я справляюсь. И вот, как видишь, хожу в приличном костюмчике, имею кров, пищу. Он обещал мне устроить встречу с тобой, если я стану его слушаться.
- И поэтому ты…
- Нет, - он резко прервал меня, и из-за этого загадка стала еще более интригующей.
- Но, он же… пользуется тобой. Так? – продолжал я.
- Нет. Я был первым, - Гилберт серьезно посмотрел на меня. – Я начал, и он ответил мне. Запад, мне кажется, что это нечто большее. Я нужен ему.
- Почему ты так считаешь? Откуда уверенность?
- Он… он как ребенок. Большой ребенок у власти. Он старается, он держит голову прямо, но ему тяжело. Его не научили даже различать грань добра и зла. В последнее время он много пьет, что-то его беспокоит. Ему нужен кто-то.
- Но почему ты? – я все еще не мог понять. А может быть не желал понимать. Я не узнавал человека перед собой. Он очень изменился. Он уже забыл, что мне нужен тоже?
- Мне кажется, - Восток снова отвел глаза, - что я люблю его.
Я не знал, что ответить ему. Слова застряли в горле. Я продолжал не понимать. Однако если он так говорит, то… я не имею права мешать. Брат много отдал, чтобы вырастить меня, я не посмею стоять у него на пути.
- Людвиг, я вызволю тебя. Я помогу, обещаю. Я ведь тебя тоже люблю, братишка, - он снова улыбнулся мне.
От этих слов стало легче. Вдруг скрипнула дверь, и показался Иван.
- Гилберт, время.
- Да, я иду, - откликнулся он.
- Погоди! – остановил его я. Он обернулся, а я торопливо выудил из-за пазухи фотографию и порвал на две части. Одну протянул Гилберту. – Не забывай меня, брат.
Он принял ее и улыбнулся, бережно спрятав во внутренний карман пиджака.
- Я никогда тебя не забуду, Запад. Клянусь, что бы ни случилось
Мы снова обнялись, а я поймал на себе сверкнувший взгляд России.
- Удачи, Людвиг.
- Удачи, брат.
Я посмотрел ему вслед. Иван вышел за ним, снова слегка раздраженно взглянув на меня. Если это, правда, было то, что я думаю, то возможно брат прав. Это нечто большее.

Пока мы возвращались в Москву, Иван почти все время молчал. Нельзя сказать, что он был больно разговорчивым, но теперь он словно был чем-то озабочен. Что-то беспокоило его и даже сильнее, чем раньше.
Я все еще толком не мог понять, что происходит, хотя начинал догадываться. И мне все это очень-очень не нравилось.
Пока Россия смотрел в окно поезда, я рассматривал фотографию, что мне отдал Запад. Как всегда серьезный, решительный, уверенный. Судя по всему, это была та самая фотография, которую сделали почти перед самым выездом на фронт. Людвиг на снимке косился на кого-то слева от него, и я знал, на кого он смотрит. Я могу представить, какое у меня было тогда лицо, что даже обычно невозмутимый Запад так на меня смотрел. Но я видел теплоту в этих голубых глазах.
Да, братишка, мы многое пережили вместе. Теперь нам приходится справляться поодиночке.
Я бросил взгляд на Брагинского, который все еще смотрел в окно, и продолжил разглядывать фотографию.
Поверить не могу, что признался Западу в том, что сам не совсем принял. Возможно, таким образом, произнеся вслух, сказав это самому близкому человеку, я пытался сам что-то понять.
Я снова поднял взгляд и увидел, что Россия пристально смотрит на меня. Его взгляд был грустным и… злым. Обиженным. Я видел однажды такой взгляд, у маленького Запада. Как жаль, что я уже не вспомню, что он тогда значил.
«Все-таки, как эти двое похожи…» - я быстро спрятал кусок фотокарточки в карман и спросил:
- Долго нам еще ехать?
- Нет, - и отвел взгляд.
Он в очередной раз ответил односложно. Я беспокоился. Сколько бы я не пытался поговорить с ним, Иван не поддерживал разговора.
Еще я должен поговорить с ним о брате. Я же обещал.
Сделать это я смог только вечером, когда принес очередную заполненную ведомость. Брагинский сидел за столом, но было видно, что он совершенно не может сосредоточиться.
- Я хотел… - начал было я, но он остановил меня:
- Я знаю, о чем ты пришел поговорить.
Повисла небольшая пауза. Что ж, раз знает, то оно и к лучшему.
- Ты видел, что с ним делают, - сказал я. – Я не могу так это оставить. Пожалуйста, помоги ему. Помоги Западу.
Честно признаться, я никогда не умел просить. Просто потому, что никогда не делал этого. Не просил пощады, не просил помилования, не просил помощи. Мне этого не требовалось, а если требовалось, я не опускался до этого, считал, что лучше уж сдохнуть, чем унижаться.
Но теперь речь шла не обо мне. И здесь я должен был умерить свою гордыню. Потому что я обещал заботиться о брате, я обещал защищать его. Себе обещал. Потому что до того, как я встретил Людвига, я был один. У меня не было близких. Ради него я готов просить.
Россия смотрел на меня, не отрываясь. Потом он встал из-за стола и подошел ближе. Я почувствовал резкий запах алкоголя, а потом он прижал меня к стене. Грубо, слишком непривычно для него. Никогда я не видел его таким, но я знал, что он не знает меры, мне льстило то, что он сдерживается ради меня.
Однако теперь он был не намерен держать себя в узде. И этот взгляд… он просто заставлял смотреть ему в глаза.
- Вань… пожалуйста, прошу тебя…
Черт возьми, неужели я так жалок? Просто попроси. Делай все, что он захочет, но пусть согласится. Пусть поможет Западу. Мне кажется, что я поступаю жестоко с ним, ведь он может сейчас подумать, что я с ним только ради того, чтобы вызволить брата. Но кто знает… вдруг это так?
- Я помогу Людвигу, - наконец сказал Россия. – Но с одним условием.
- Каким? – спросил я. «Все что угодно. Я сделаю все».
- Ты останешься со мной. Я не позволю тебе уйти. Ты должен остаться, - ответил мне Иван.
Я сглотнул. Мне было не очень удобно, он наседал на меня, прижимая к стене.
- Даже если ты со мной только ради Людвига, я не позволю тебе уйти. Я разрушу Стену, но ты останешься здесь. Чтобы не случилось, ты будешь со мной. Поклянись.
Меня тянуло к нему. Такому холодному, загадочному, сильному. И хотя они с Западом были похожи, но, в то же время, были совершенно разными. Разные и одинаковые. И я, наконец, понял, что значил тот взгляд. Он ревновал. Россия ревновал меня к брату. И готов даже против моей воли держать меня здесь. Как прибалтов, как сестер.
Но… действительно ли я настолько не хотел этого? Я пробыл с ним слишком мало, я был не готов к такому выбору, но мне предстояло его сделать. И мне было уже даже не очень важна вдруг ослепляющая догадка о предмете беспокойства России. Я должен был решить. И я решил.
- Я согласен. Я останусь, клянусь. Я… я бы хотел остаться. Но помоги ему.
- Несмотря на то, насколько дорого это может мне обойтись, - вдруг сказал Брагинский, – я помогу. Пора положить конец этому фарсу.
Я кивнул, а он отпустил меня и подошел к окну.
- Можешь положить документ на стол.
Я отошел от стены и положил бумагу.
У самого выхода Россия окликнул меня:
- Гилберт.
Я замер и обернулся. Брагинский все еще смотрел в окно.
- Я люблю тебя. Не забывай об этом. И если придется, я буду любить за нас обоих. Я никуда тебя не отпущу.
Я замер в дверях, не зная, что мне делать. Я никогда не думал, что услышу что-то подобное от него.
- Можешь идти.
Возможно, я еще тогда, на Чудском озере, подозревал, что буду связан с этим мальчишкой с невероятно глубокими фиолетовыми глазами. Прошло очень много лет с моего поражения, но Иван до сих пор остался мальчишкой. И он до сих пор сильнее меня.

Я не мог поверить. Неужели это конец?... Стена разрушена. После стольких лет она, наконец, пала. Брат оказался прав, он смог. Когда я услышал от России, что пора закончить это бессмыслие, то не мог поверить. Иван первым идет на примирение? Америка даже фыркнул. Англия кивнул первым, а за ним согласился и Франциск. Джонсу ничего больше не оставалось. Когда я был в той комнате, то видел, насколько натянутой была его улыбка. И видел глаза Ивана. Они полностью превратились в зеркала – в них ничего не было. Только то, что от него хотели видеть в данный момент. Но это были не его эмоции. И более всего мне было странно, что в этот день с ним не было брата.
«Может его что-то задержало? Может он приедет позже?» - думалось мне. Не может же он не явиться, когда наконец-то все вернется на круги своя. Я ждал этого столько лет. Но после всех официальностей ко мне подошел Россия. Он ничего не сказал, даже не поздоровался, так что я сразу спросил:
- Где Восток? Когда он приедет?
- Прости, Людвиг, - он вдруг улыбнулся. – Он не приедет. Гилберт остается со мной.
Я остолбенел. Не приедет? Остается с Россией? Что это значит?..
Иван вытащил сверток и протянул мне. Я узнал старую форму брата, почти как у меня раньше, только темно-синяя. Я принял ее, бережно держа в руках.
- Еще он просил тебе передать, - Россия протянул мне конверт. Я различил на нем почерк брата. – Желаю удачи в начинаниях, Людвиг. До встречи.
И ушел. Я же вернулся домой, сжимая конверт и сверток в руках. Я нашел припрятанную бутылку виски, что в шутку мне подарил Америка. Ну, как «подарил». Он был пьяным в хлам, а я просто оказался в ненужном месте в ненужное время. В итоге у меня осталась эта бутылка, со смешком врученная утром.
Я открыл ее, а затем распечатал письмо. И чем больше я пил, тем больше понимал, что не смогу сдержать слез. Я так долго ждал, что все будет по-старому. Думал, что мы вместе вернемся домой, выпьем пива, будем петь песни до утра, хотя и не привыкли. Но теперь я все яснее понимал: больше никогда не будет по-старому.
Я не знаю, сколько раз прочитал письмо, пока не выпил всю дрянь из бутылки.
«Привет, Запад. Прости, что не приехал. Так уж вышло, что в обмен на помощь тебе, Россия потребовал остаться с ним. Я согласился. Я думаю, что могло быть и хуже, правда? Я не знал ранее, но Иван мне рассказал, что как государство меня ликвидировали уже давно, поделив на части. Все, чем я владел, раздали. Часть ушла к этому идиоту Феликсу, часть – Литве, а треть осталась за Россией. Помнишь Кенигсберг? Его теперь нет, Брагинский приказал все переименовать. Не бойся за меня, думаю, что все будет нормально. Прости.
Гилберт».
Форма все еще пахла порохом. Не знаю, как это возможно, но она до сих пор сохранила запахи войны. Нашей войны.
Завтра будет новый день. Я теперь свободен. И ради этой свободы брат пожертвовал всем, что у него было. Он стал вассалом. Теперь даже его имени нет на карте. Он стал полностью зависим, на него надели другую шкуру, раскрасили в другие цвета. Его переделали. Мы могли бы владеть миром. Однако теперь мы потеряли даже друг друга. Это была та цена, что мы заплатили. И самой высокой была цена, что заплатил Гилберт. Чтобы осталось хоть что-то. Чтобы я был свободен.
Это было уроком. Жестоким уроком для двоих, что возомнили о себе слишком много.

Никогда не видел Брагинского таким пьяным. Он пил весь день, а я не смел ему мешать. Я понимал. Я тоже потерял близкого человека. Но, все же, он сам осознавал, что все к этому идет. К распаду. Прибалтика вместе с Украиной и даже любящая брата до беспамятства Белоруссия – все они отделились.
Я вместе с Россией стоял на площади, когда сняли алый флаг, а вместо него повесили новый триколор. Иван не плакал. Однако я видел, как он дрожит. Я взял его за руку, пытаясь умерить дрожь, а он до боли сжал мою ладонь. Нет, я не мог представить, как ему больно. Его выдержка потрясала.
Он сидел дома весь день. Я не мог оставить его одного, но не знал, что могу сделать. А потом Иван все-таки не выдержал. Он плакал долго, навзрыд, сжимая меня так, что казалось – все ребра переломает. Я шептал ему что-то успокаивающее, обещал, что все будет хорошо, а потом просто молчал.
Россия видел, что намечается распад, он пытался его предотвратить и очень переживал, что из этого ничего не выходит. Однако даже я понимал: насильно мил не будешь. И как только представилась возможность, прибалты с готовностью вышли из СССР, как и все остальные следом. Никого не осталось. Только я.
- Гилберт… - хрипло выдохнул Россия. – Гилберт, останься…
- Я здесь, - он цеплялся за меня, как мальчишка в ночи. – Я остался. Я обещал. Я никуда не уйду.
Я помнил, как он отключился у меня на руках, как я просидел с ним всю ночь, допивая остатки водки, разглядывая старую фотографию и бросая обеспокоенные взгляды на спящего Россию. Он даже во сне плакал, ворочался, что-то бормотал. После уснул и я.
Утром я не узнал его. Он снова улыбался, словно и не было ничего. Иван, в самом деле, был как ребенок. Очень отходчивый. Мне оставалось только удивляться, как можно, перетерпев столько страданий в своей жизни, оставаться настолько счастливым.
Возможно, мне следовало поучиться у него. Потому что Россия ценил каждый солнечный день, каждую крупицу счастья. Он не оглядывался, а если и оглядывался, то смеялся. Он удивительный человек.
Наверное, все не так плохо, брат. Могло быть и хуже. Намного хуже.

Мы все-таки встретились снова. На всемирную конференцию он тоже приехал, хотя и стоял все время за дверями. Я понимал, Гилберт теперь даже не государство, ему нет места на собрании. Мы сильно отдалились друг от друга с тех пор, и брат сильно изменился.
- Рад тебя видеть, - улыбнулся он. – Не представляешь насколько рад.
- Я тоже, - кивнул я.
Мы даже не знали, о чем поговорить. Минуту мы молчали, потупив взгляды. Мы считали себя виноватыми друг перед другом.
- Бывал в Кениг … в Калининграде? – спросил он меня. – Ну, после войны.
- Нет, - покачал головой я. – Не бывал.
- Жаль, - улыбнулся он. – Там неплохо живется. Анклав, но часть России. Я там, вроде бы, как и сам по себе. Только вот все равно ничего не значу теперь, но мне там хорошо. Родные места, знакомое море, климат. Пришло время вернуться к корням. Приезжай ко мне хотя бы изредка, ладно? Если не будешь слишком занят…
- Гилберт…
Он говорил торопливо, а я видел, что он почти плачет. Но не плакал.
- Знаешь, он хорошо ко мне относится. У нас все хорошо. Я уже почти привык к этому, мне не на что жаловаться…
- Гилберт, прекрати, пожалуйста…
- А еще у России целых три Новых Года, представляешь? А в Сибири такой колотун зимой, даже сопли в носу замерзают. И вообще, язык у него сложный, но интересный…
- Пожалуйста… не надо…
Зачем он это делает? Он оправдывается?
- Прости меня… прости, Запад… я не смогу больше быть с тобой… - он прилагал все усилия, чтобы не плакать, а я все-таки отмер и обнял его.
- Спасибо тебе, - поблагодарил я его. – Я не сержусь. Совсем. Я рад, что тебе хорошо.
- Дома все хорошо? – спросил он.
Брат все еще называет именно наш дом своим домом. Его трудно переучить, хотя он старается соответствовать тем рамкам, в которые его поставили.
- Да, все нормально. Приезжай, сам посмотришь.
- Позже. Если получится, - кивнул он.
Мы отпустили друг друга. Брат улыбнулся мне. Он сильно изменился, но он все равно был моим братом.
- Нам уже пора. Есть кое-какие дела. Встретимся еще как-нибудь, - сказал он мне.
- Обязательно. Я напишу тебе, - улыбнулся я.
- Я буду ждать. До встречи, - Гилберт махнул мне и направился к России, который ждал его.
Они обменялись парой фраз и пошли по коридору. Брат все-таки улыбался ему, а Иван улыбался в ответ. Все было хорошо. В смысле, могло быть и хуже. Я знал это. Я ценил то, что было. Я пытался ценить. Потому что это был лучший исход из возможных, ведь реальность всегда жестока.
Гилберт навсегда для меня останется старшим братом, хотя теперь отдаляется все больше. Стену снесли, но незримо она все еще стоит между нами. И теперь останется навсегда. Да, это был лучший исход. Не на что жаловаться. Совершенно не на что.

@темы: хм..., подарки от писца, хеталька, писульки

---

не мог не потырить =3 ох уж эта соционика х)

остальные ТУТ

мда, какие-то они... черно белые ^_^" немного как-то... строго))

@темы: соционика

---

Автор: Арен-тян
Бета: как обычно: срочно требуется!
Фэндом: Bleach
Название: Я тебя ненавижу
Рейтинг: PG-13
Жанр: нечто между романс и драмой
Персонажи/пары: Нойтора/Неллиел
От автора: пара мест в наглую списана с аниме, я вот раньше оч любил так делать. и вообще... нафига вам читать это, а?
Дисклеймер: я не я и бличатина не моя =)

«У тебя всегда такое выражение лица, будто ты смотришь на малое дитя. Ты прекрасно знаешь, как это меня раздражает, но продолжаешь смотреть. Ты всегда говоришь, что для сражения нужны веские причины, а когда я смеюсь тебе в лицо, ты снова начинаешь смотреть на меня так. Я ненавижу этот взгляд и это выражение лица! Я люблю убивать и проливать кровь. Я уверен в своей силе и мне безразлично кто окажется под моим мечом слабак или достойный противник, ребенок или старик, беспомощный или сильный. Если он стоит на моем пути, если мне нужно стать сильнее за его счет – я убью его. И когда-нибудь у меня будет достаточно сил, чтобы стереть с твоего лица этот взгляд. Ненавижу тебя, Неллиэл Ту Одершванк!»
- Эй, Нойтора, о чем задумался? – раздался рядом голос Ичимару Гина.
- Не твое дело, Ичимару, - небрежно отмахнулся восьмой.
- Я заметил, чем ниже номер, тем грубее и глупее арранкары, - усмехался Гин. На него никакая грубость не производила должного впечатления. Он обычно растягивал свою ухмылку еще сильнее и говорил, что-нибудь в ответ. Уж чего, а отговорок ему было не занимать и всегда казалось, что он пудрит мозги всему миру, а не то, что Айзену. От Гина всегда хотелось быть подальше, но Нойтора как всегда не думал об этом. Восьмому было глубоко начихать на его вечную ухмылку и хитрый взгляд лиса. Он терпеть не мог лишь то, что Гин всегда приносит неприятные вести.
- Какого хрена тебе нужно? – снова отозвался Нойтора.
- Как грубо, - вздохнул Ичимару. – Тебе очень повезло, что я не Айзен-сама. За одно только подобное слово в свой адрес он бы уничтожил тебя. Сначала морально, а потом физически.
- Ты не Айзен-сама, Ичимару, - Нойтора принял еще более небрежную позу.
- А ты хочешь видеть меня на его месте, э? – Ичимару ухмыльнулся еще шире, растянув уголки губ, казалось до самых ушей. – Хотя, в общем, сейчас я не за этим пришел.
«Черт, рожай уже быстрее, достал», - подумал про себя Нойтора, но сильно злить Гина не хотел. Он конечно не Айзен, но тоже силен.
- Выкладывай уже, - не вытерпел Джируга.
- Ты отправляешься на поиски вастерлордов, - Ичимару сделал паузу, - с Неллиэл.
Нойтора сплюнул. От Гина хорошего не жди, он знал это.
- Когда? – спросил Джируга.
- Прямо сейчас, - Ичимару повернулся и ушел.
«Чертова выскочка! Ненавижу ее!».
Нойтора в самом скверном расположении духа вскинул Святую Терезу на плечо и пошел к выходу. За стенами Лас Ночес его ждала Неллиэл. Она одарила восьмого ни холодным, ни теплым взглядом.
- Идем, Нойтора, - сказала она и применила сонидо.
Джируга снова сплюнул и последовал за ней, все так же держа Святую Терезу на плече.
«Ведет себя как будто тут самая главная. Чертова сучка… почему же я всегда вздрагиваю когда вижу тебя? Как я ненавижу это чувство!»
- Нойтора у тебя какое-то странное лицо, - обернулась Неллиэл. – Все нормально?
«Какого черта она мелет?! Какое ей нахрен дело вообще до меня?!»
- Не твое дело, Неллиэл, - отозвался восьмой уже второй за сегодня раз.

- Почему? – спросила она. – У нас не было приказа вырезать всю колонию. Почему ты убил всех?
Ее взгляд напоминал две острых льдинки.
«Она никогда не поймет меня, - думал Нойтора, держа Святую Терезу опущенной. – Ей никогда не понять меня. Неужели она не испытывает этого сладостного безумия во время битвы? Не чувствует этого превосходства, когда убивает? Не чувствует растущей силы? Ненавижу это чувство в груди, которое жжет, когда я думаю и вижу тебя, сучка. Моя ненависть к тебе скоро прожжет кожу…»
- Заткнись нахер, а? – грубо откликнулся Нойтора, повернув голову и встретив взгляд «льдинок». – Нам же не приказывали сохранять им жизни.
- Айзен-сама приказал нам найти вастерлордов, - снова сказала она. – А геноцид Пустых идет в разрез с нашей миссией.
- Не все из нас слепо слушают приказов Айзена, - ухмыльнулся Джируга. – Уверен, все кто тут были, могли встать против него. Неужели их смерть не принесет пользы Айзену?
- Ты, правда, сделал это ради Айзен-сама? – недоверчиво спросила Неллиэл.
Нойтора растянул губы в еще более широкой ухмылке. Айзен? Да какой к черту Айзен?! Это чувство… ощущение силы и превосходства – вот что он хотел испытать, когда убивал все живое вокруг. Хотел стать сильнее. И никто не узнает от него пощады.
- А что разве непохоже? – ответил вопросом на вопрос восьмой. В его жилах еще билось то безумие испытанное совсем недавно. Эта сладость крови и огня. Когда твое серо обращает все в прах, а острый полумесяц Святой Терезы рубит плоть на куски…
- К тому же вастерлордов так просто не убить, - продолжал восьмой, - поэтому их здесь быть просто не может. Я в точности следовал приказу.
Он снова обернулся и взглянул на Неллиэл.
- Тебя бесит то, что я убил сотню-другую тупоголовых Пустых? – он все еще ухмылялся. Хотел подначить ее, чтобы она хоть как-то уязвилась. Чтобы выпустить это горящее чувство из груди.
- Думай, прежде чем говорить, Нойтора, - она смиряла восьмого холодным взглядом. – Мы ведь эволюционировали из этих тупоголовых Пустых.
- Я тебе противен? Тогда нападай, но не думай, что ты сможешь победить.
Нойтора поймал на себе тот самый взгляд, который так ненавидел.
- Я устала от тебя, - она отвернулась. – Ты все еще ребенок, хоть и смог вступить в Эспаду.
«Ненавижу!»
- Что ты сказала? – он взорвался. – Постой, сучка!
Он подбежал и поймал ее за руку. Она повернулась и выдернула свое запястье.
- Успокойся, Нойтора, - она связывала своим взглядом. – Я не вижу причины, чтобы поднимать на тебя меч.
Джируга кипел от злости, но сам напасть не смел.
- Ну и пошла на хрен! А я поищу себе более достойного противника, - восьмой вскинул Святую Терезу на плечо и быстрыми шагами пошел куда-то внутрь гнезд Пустых. Неллиэл лишь проводила его взглядом в спину. Целые колонии обитали под Вечносияющим месяцем на песках. Тут можно было найти противника себе по силам.
«Эта сучка никогда меня не поймет. Вечно пытается нянчиться со мной. Какого хрена она вообще о себе возомнила, что должна меня опекать? Мне ничья опека не нужна!»
Восьмой в бешенстве пнул камень. Тут сильная реацу Пустого привлекла его.
«То, что нужно! Мой противник!»

Нойтора очнулся на песке. Первое, что он увидел, был Вечносияющий месяц и Неллиэл сидевшая на камне и читающая книгу.
«Она… она спасла меня. Почему в груди так жжет? Почему?»
- Почему? – выдохнул он, Неллиэл перевела на него взгляд. – Почему ты спасла меня?
- Я тебя не спасала, - ответила она холодно. – Мы больше не можем терять Эспаду, поэтому я предотвратила твою глупую попытку суицида.
Она снова перевела взгляд в книгу, а Джируга перевернулся со спины на бок и встал на четвереньки.
«Что она там мелет?! – кипел Нойтора. – Сучка, как ты смеешь говорить так!»
- Неллиэл… - начал восьмой, сжимая зубы. – Я тебя ненавижу. И ты это знаешь.
Никакой реакции. Она все еще смотрела в книгу, но Джируга еще не закончил.
- Тогда почему ты везде следуешь за мной? – договорил он.
Она закрыла книгу и встала, взглянув на него так, что он готов был отдать все, чтобы прикончить Неллиэл прямо сейчас.
- Потому что ты, - ответила она, - слабее меня.
«Жалость… она меня просто пожалела?! Ненавижу! Она хоть знает, как это больно?! Словно соль на рану!»
- Куда ты пошла?! Остановись сейчас же! – крикнул Нойтора.
На этот раз Неллиэл остановилась.
- Что тебе? – спросила она, даже не поворачиваясь.
- Ты считаешь меня слабаком, так ведь?
Она повернулась.
- Я не говорила этого, - ее взгляд изменился, но теплее не стал.
- Что ты мелешь?! Ты только что сказала это!
- Ты силен, но я сильнее. Это так.
Она подошла и протянула ему руку. Нойтора удивился.
- Какого хрена ты от меня хочешь?
- Вставай, Нойтора, - откликнулась она.
- Пошла ты к черту! Мне не нужна твоя помощь, - огрызнулся он и ударил ее по руке.
- Как я и говорила, ты еще ребенок, - отвела она взгляд. – Не можешь даже с достоинством принять помощи. Ждешь, когда тебя силой заставят принять ее.
- Ты что о себе возомнила, сучка?! – крикнул Джируга. – Думаешь, тебе все дозволено?!
«Этот взгляд… это другой взгляд. Неужели она пытается понять? Не верю!»
Он, пошатываясь, встал. Неллиэл вдруг нахмурилась и, взяв его за подбородок, повернула голову в сторону. Висок рассечен, и алые капли ползли по щеке Нойторы. Тот грубо взял ее руку и отдернул от своего лица. Она смотрела ему в глаза, не боясь, не отводя взгляда. Она будто хотела ему передать часть своего спокойствия и серьезности. Неллиэл давно пыталась хоть чему-то научить Джируга Нойтору. Только почему не слышно снова оскорблений? Нет той ухмылки, нет того дикого взгляда в прикрытом глазу? И почему ее руку он не сжимает так грубо, как секунду назад?
«Не могу смотреть на твою рожу, - думал Нойтора. – И… не могу оторвать взгляд. Что же за оковы ты применяешь? Что это за способность? Почему так жжет в груди? Что это за чувство, которое я по обыкновению принимаю за ненависть? Знаешь ли ты ответы, Нелл?».
Ее рука хоть и была в ладони Нойторы, но пальцы все еще были в сантиметре от лица. Неллиэл потянулась и коснулась его щеки. Когда еще можно будет увидеть его таким… иным?
«Что с тобой, Нойтора Джируга? – спрашивала она сама себя. – У тебя так сердце бьется, что я чувствую это своей рукой, далекой от твоей груди».
«Да что за херня? Почему я не могу отпустить ее руку? Почему? Я хочу ее коснуться… еще».
Тут Нойтора резко подался вперед. Не смотря на холод под Вечносияющим месяцем, ее губы были теплые. Он никогда не видел такого удивленного взгляда в ее глазах. Зато Нойтора теперь понял, что чувство, рвущее все внутренности на куски, было не ненавистью… Вдруг он испуганно оторвался от ее губ. Неллиэл еще не до конца пришла в себя. Она замерла, а в глазах застыло удивление.
- Ной… тора… - выдавила она. Он вдруг снова попался на собственный порыв и снова поцеловал ее. Она не уверенно отвечала. Нелл думала, что спит. Не может быть, чтобы Джируга вдруг… Его длинный язык с татуировкой в виде цифры «8» щекотал губы Неллиэл. Она вдруг резко пришла в себя и вырвалась. Следом щеку Нойторы обожгла оплеуха. Она-то и привела восьмого в себя.
«Что за хрень я творю? Черт, как же я не додумался сотворить у нее во рту серо… хотя она бы, скорее всего его поглотила и мне бы пришлось не сладко».
Неллиэл зло смотрела на восьмого, который вдруг в бессилии упал на колени. Удары того Пустого не прошли даром. Она повернулась и пошла прочь, а Джируга плавил песок взглядом.
«Сука! Чертова сука! Я ненавижу тебя, Неллиэл Ту Одершванк! Когда-нибудь я обязательно убью тебя! Никто не дождется от меня пощады!»

- У меня нет причины с тобой сражаться, - сказала Нелл, убирая свой меч. – В этой битве нет смысла.
- А у меня есть причина, - сказал на это Нойтора, поднимаясь. Он постепенно привыкал к обществу Неллиэл и возможно даже что-то перенял у нее. – Битва это и есть причина.
- Я не понимаю, - она опустила глаза, но потом снова их подняла. – Почему ты так отчаянно хочешь сражаться?
- Потому что я хочу умереть, хочу умереть в битве, - «Нелл, слушай меня. Пойми, наконец, почему мы такие разные тянемся друг к другу. И почему отталкиваемся. Выслушай. Попробуй понять». – И поэтому я хочу стать сильнее. Если я стану сильнее, то смогу чаще сражаться. Только так я ощущаю себя живым и никак иначе.
Он вытащил Святую Терезу из песка. Нетвердо, но он стоял на ногах.
- Ты опьянен этой идеей, - прокомментировала она.
- Чертовски верно, - подтвердил Нойтора. – Хорошая битва для меня будет лучше любого саке.
Он поднял Святую Терезу к искусственному солнцу и голубому небу под куполом Лас Ночес.
- У нас никогда не было шансов на спасение, - у него перед глазами все равно стояла бессмертная ночь Хуэко Мундо и Вечносияющий месяц. – А с приходом Айзена совсем ничего не изменилось. Если бы я хотел его поблагодарить за что-то, то только за то, что сделал меня сильнее. Благодаря ему я смог поучаствовать во многих битвах. Если я буду сражаться с сильнейшими, то сам стану сильнее. Я всех уничтожу, неважно чего мне это будет стоить.
Он говорил ровно, спокойно, убежденно. Неллиэл видела, что, рассказывая, он переместился куда-то за пределы Лас Ночес. Пейзаж пустыни Хуэко Мундо для каждого арранкара и Пустого в этой крепости куда ближе, чем голубое небо и солнце.
- Но однажды меня победят, и мой последний вдох будет до того как я упаду на землю. Так я хочу умереть…
Из своих воспоминаний и миражей его вывело прикосновение руки Неллиэл. Она стояла, рядом положив руку ему на плечо.
- Прости, Нойтора, - сказала она ему. – Я теперь понимаю, почему ты сражаешься, но не разделяю твоих мыслей. Я не люблю сражаться и делаю это только в крайнем случае. Поэтому я считаю, что наш бой окончен. Прости.
«Что? Все равно отказываешься от битвы? Я…»
Он замолк даже мысленно. Ее рука ухватилась за подбородок Нойторы и притянула его губы к своим. В этот раз пришла очередь восьмого удивиться. Но он не стал корчить из себя недотрогу, как Неллиэл тогда и ответил на поцелуй. Святая Тереза медленно опустилась на песок. Но вдруг она отступила.
- Теперь можешь ударить меня, и мы квиты, - сказала она серьезно.
Нойтора застыл. Он, конечно, хотел победить ее, но чтобы она сама просила ее ударить… это не победа. Так побеждают лишь слабаки.
- Мы никогда не будем квиты, - сказал он. – До тех пор пока кто-то из нас не умрет.
Нелл прищурилась.
- Ты неисправим, Нойтора, - сказала она, убрав руку. Однако в этот раз восьмой не дал ей так просто убежать и снова, воспользовавшись эффектом неожиданности, поймал ее руку и притянул к себе.
«Это чувство, которое жжет в груди. Которое я так легко спутал с ненавистью. Неужели это...» - подумалось ему. Он прижимал Неллиэл к себе, не зная, зачем и почему. Он руководствовался инстинктами, пусть даже за это она назвала его животным.
«Я очень редко вижу его таким. Таким… другим. Пусть он побудет таким еще немного, ведь велика вероятность, что он обуздает себя и больше такого не повторится».
«Неужели она настолько глубоко зашла ко мне в душу? Или… это я настолько далеко ее пропустил? Я хочу стать сильнее. И хочу этого больше всего остального. Для меня важно только это, но… у каждого бывают минуты слабости. Это не изменяет моего желания убить ее, но я всегда успею».
- Нелл, я… - начал он.
Она закрыла ему рот рукой.
- Не говори ничего такого, о чем потом будешь жалеть, - сказала Неллиэл.
Нойтора убрал ее руку и снова поцеловал, наверное, это был самый длинный поцелуй, из всех что были. И самый чувственный, хотя своих чувств и душ они вложили туда не очень много. Просто он был последним, и они оба это знали, просто еще не осознали.
- Прости, Нойтора, - прошептала Неллиэл. – Ты сам знаешь, что из этого ничего не выйдет.
- Зря извиняешься, - ответил он. – Это и без того ясно.
- Ты все еще хочешь убить меня, так?
- Хочу, - говоря это, он все равно не отпускал ее. – Я ненавижу тебя, Неллиэл.
- Я знаю, Нойтора, - «И все равно в его устах это звучит как: Я люблю тебя. В любом случае из этого ничего бы не вышло».
Нелл оторвалась от него и пошла прочь, ни разу не обернувшись.
«С твоим появлением в моей жизни многое стало изменяться. И это дурацкое жгущее чувство в груди. Оно наконец-то исчезло. Хотя может… просто затихло».
Нойтора Джируга посмотрел на искусственное небо. Он знал, что все, на что попадают солнечные лучи, предстает взору Айзена. Но все равно это его не волновало. Он еще не знал, что умрет под этим небом. Что умрет в битве, точь-в-точь как хотел. И не знал, что умрет на глазах у Нелл. Что умрет с этим самым жгучим чувством в груди, которое проснется только перед самым концом. Он не знал ничего из этого. И поэтому, сплюнув на песок, забросил Святую Терезу на плечо и последовал за Неллиэл. Он очень хотел стать сильнее.

@темы: хлорка, писульки

---

решил выложить еще кой-чего блического =) наверное последний мой законченный фик по бличу) ну после "Доверия")))

Автор: Арен-тян
Фандом: Bleach
Название: Лекарство
Рейтинг: PG-15
Жанр: романс
Персонажи/пары: Урахара/Укитаке
Аннотация: «Почему люди умирают? Я не хочу, чтобы они умирали».
От автора: напсано в подарок моему всеобожаемому Тони, который терпеливо ждал этот фик =) From Prussia with Love.
Дисклеймер: Все, как и всегда, - Кубовское.

«Почему люди умирают?...»
Ногами мальчик чувствовал, как растекается по полу кровь, видел, как потухают глаза приютившей его женщины, как замер в беззвучном крике второй мальчик. И не было сил пошевелиться или отвести взгляд. Киске весь дрожал, но не мог даже побежать. Потому что через мгновение его убьют тоже.
«Я не хочу умирать…»
- В сторону! – его оттолкнули, и жуткое чудище с костяной маской промахнулось. Киске увидел только белое хаори, белые волосы и занпакто, мелькнувший так быстро, что только блеск клинка был виден. Чудище только взрыкнуло и рассыпалось пеплом, исчезая.
- Ты в порядке, мальчик? – Киске заметил, что под белым хаори у беловолосого черная форма синигами. – Тебе очень повезло, что я оказался рядом. Как тебя зовут?
- Киске, - мальчик перевел взгляд на убитых, которые медленно исчезали, превращаясь в светящуюся пыль. – Они же умерли, да?
- Да, это так, - грустно подтвердил беловолосый, - но ты не беспокойся. В другом мире им тоже будет хорошо. Меня зовут Укитаке Джоуширо, приятно поз… кха… кха…
Он согнулся в кашле, закрывая рот ладонью.
«Я не хочу, чтобы люди умирали».
- Вы тоже умираете, господин синигами? – спросил мальчик.
- Может быть, - пожал плечами Укитаке. – Возможно, когда-нибудь болезнь возьмет надо мной верх…
- Я вылечу вас, - вдруг уверенно заявил мальчик, глядя на капитана твердым взглядом.
«Я не хочу, чтобы он умер. Он не позволил умереть мне, а я не позволю умереть ему».
- Что ж, - удивление на лице Укитаке сменилось улыбкой. – Тогда я буду ждать твоих достижений. А теперь идем отсюда, мало ли кто может еще явиться.
«Почему люди умирают? Я не позволю им умереть. Я хочу быть синигами».

- Киске, что это у тебя? – усмехнулась Йоруичи. – Склянки какие-то.
- Это реторта, положи, - спокойно ответил Урахара. – И это не склянки, а химическое оборудование.
- На кой черт оно тебе сдалось? Саке перегонять собрался? – фыркнула принцесса.
- Не совсем, - улыбнулся Киске. – Это можно назвать хобби, если тебе хочется.
- Похимичить, значит, любишь? – улыбнулась Шихоуин. – Казармы не спали только.
- Не спалю, принцесса, - «Я же обещал. Я найду лекарство. Каждый год может стать последним для него».

- Черт возьми, нужно оборудование получше! – Урахара ударил по столу, в бессилии. Ночь усилий ушла в никуда. Ему нужно что-то получше…
Киске вышел в ночь, вдыхая прохладный воздух. Зеленоватые испарения от декоктов вылетали через неплотно закрытые седзи. Урахара плюнул на все и отправился к Сокиоку.
- Не спится? – услышал он голос за спиной. Киске быстро обернулся, а потом снова повернулся, угрюмо глядя вдаль.
- Я не могу, - сказал он. – Уже много лет прошло, но я не могу ничего создать. Я не обладаю возможностью, чтобы создать что-то действительно действенное.
- Ты одержим этой идеей, - улыбнулся капитан и сел рядом. – Тебе не кажется, что давно пора забыть об этом и…
- Нет, - твердо, упрямо, как и тогда. «Я не хочу, чтобы люди умирали. Я не хочу, чтобы ты умирал у меня на глазах. Я не могу бездействовать».
- Почему?
- Неужели это не очевидно?
- Если это такая благодарность, то это излишне… - Укитаке не среагировал, когда его прижали к земле, нависая.
- Прекрати, - тихо попросил Урахара. – Прекрати быть таким сочувствующим, понимающим. Не забывай о себе. Позволь себе побыть немного эгоистом, когда хотя бы кто-то борется за твою жизнь.
- Я же синигами. Я же не жду смерти в постели. Меня запросто может убить пустой на задании.
- А из-за твоей болезни, вероятность того, что тебя заденут или убьют, повышается втрое. Я найду лекарство. Я обещал.
- Мне очень льстит твое слово, - легкая улыбка, снисходительная, понимающая, ласковая, которая просто обезоруживала. – Однако мне бы не хотелось, чтобы ты упускал свои шансы к повышению, травился испарениями и пробовал все лекарства на себе. В конце концов, это может убить уже тебя.
- Жизнь за жизнь, вполне равноценный обмен, - пожал плечами Киске. – Я не позволю тебе умереть.
- Неисправимый мальчишка, - легкий поцелуй перешел в более глубокий, стирая разногласия. Потом остались только светлые волосы сквозь пальцы, стоны не громче вдоха, белоснежное хаори вместо постели, иголочки прикосновений, ожоги поцелуев и прибой наслаждения.
- Йоруичи рассказывала, что ты достиг банкая. Почем у бы тебе не стать капитаном?
- У меня будет еще меньше времени.
- И больше возможностей. Ямамото-сенсей давно подумывает ввести что-то новое в Готей. Наши технологии уже стары. Может быть, ты и займешься этим? На бюджете Готея, конечно.
- Не такая уж дурная мысль, - улыбнулся Киске. – В таком случае, я просто обязан стать капитаном. Да и есть у меня кое-кто на примете, чтобы он оказал мне помощь…
- Тогда буду ждать твоего экзамена.
- Я тоже.

- Урахара-тайчо, вы пойдете? Надо бы закрыть лабораторию.
- Нет, иди, я сам все закрою, - откликнулся Киске. Сегодня ночью он хотел закончить свой последний эксперимент. Возможно, это то, что он так давно искал. Лекарство.
- Что же это? – Киске взглянул на темную сферу. – Какая сильная…
Вдруг она полыхнула и ударила молнией в колбу с маленьким пустым. Урахара с удивлением наблюдал, как извивается маленькое существо, обращаясь в нечто иное. Потом колба треснула и пустой бросился к капитану.
- Хадо но ён, Бьякурай! – молния была слабоватой, но достаточно сильной, чтобы убить этого пустого. Но он лишь отлетел к сене, пискляво зарычав. Второй молнии все же хватило, чтобы уничтожить тварь, а также немного подкоптить пол со стеной.
- Очень нестабильная сфера, - сказал сам себе Киске. Эта ночь ушла у него на то, чтобы создать барьер, а следующая, чтобы понять, что это не совсем то, что он искал. Эта сфера создана не созидать. Поэтому получила имя Хогьеку и в итоге стала одним из самых страшных изобретений, которое принесет столько бед.
Урахара с трудом покинул Сейрейтей, спрятавшись в Генсее. Но от своего обещания он не отказался даже там.

- Панамка тебе очень идет, Киске, - улыбнулся Укитаке, отпивая чай.
- Да, я знаю, - улыбнулся в ответ Урахара. – С Хогьеку промашка вышла, но теперь у меня есть хороший опыт. Я придумаю что-нибудь еще.
- Ты все никак не угомонишься, - засмеялся Джоуширо. – Давно уже известно, что мое заболевание неизлечимо.
- Это не правда. Все можно вылечить.
- Ты упрям как и две сотни лет назад, - улыбка не сходила с его губ. – А тебе не казалось, что лекарство не обязательно должно быть… ну… таким материальным. Возможно, это что-то другое. Говорят ведь «время лечит».
- Не в твоем случае. В твоем время наш враг, - усмехнулся Урахара.
- А любовь?
- Любовь только позволяет закрыть глаза на проблему, не более, - «К тому же, если любовь лечит, то почему ты все еще умираешь?»
- Ты должен понять, что не все упирается в науку, - продолжал Укитаке. – Это не только твоя борьба. Точнее это и так не твоя борьба. Это моя борьба. Вопрос в том, кто из нас сдастся первым.
- Поэтому я и хочу сделать тебя сильнее. Я не говори мне, что это не моя борьба. С тех пор, как ты спас мальчишку в Руконгае от пустого, ты разделил с ним свою борьбу.
- Похоже, мне никогда не переубедить тебя, - вздохнул Джоуширо.
- И не надо. Тебе все равно этого не сделать, - улыбнулся Киске.
Любовь лечит, но очень медленно. По крупице, проникая в сердце, делая его сильнее. И возможно, это и стало лекарством для обоих. Нужно только еще немного времени, чтобы это осознать.

@темы: хлорка, писульки

---

поддался влиянию Тэцу и немного заинтересовался соционикой, стало интересно, кто же я х) ну любопытство оно нас карает х)) так вышло, что я Есенин или как там хитро написали интуитивно-этический интроверт х) жалко что я не очень понял, просто очень люблю всякую такую лабуду х) оказывается я мягкий романтик х) мать моя женщина что творится))

ЮПД: короче на том и порешили, буду Драйзером

@темы: соционика

---

а можно я на страх и риск одну шалость кину?)) причем шальная она прешальная, ибо даже жанр ее скакал, но вписался все же в юмор и возможно небольшой ООС, ибо присутствовали моменты там начала "совместной" жизни Пру и Тони)) стихоплюй я никакой, но иногда вот стихоплюю х)) так что на страх и риск, ога х) я старался)) посвящается Плохим Друзьям, а так же упомянутым Людвигу, Италии, Австрии и цыпе

"Ода Плохим Друзьям" или "Пьеса в одно действие" причем на оду или пьесу сие никаким боком не претендует xD

ПС: надеюсь нашему новоиспеченному пиратскому трио понравится =3

Гилберт:"Хм, блин, ну как же начать?..."
Франциск:"Эй, Гилберт, что там опять?"
Гилберт:"Решил я про нас стишок написать,
Да начать не могу, вот так напасть!"

Франциск:"Да ты уже пару кусков наваял..."
Гилберт:"Не трогай! Положи где взял!"
Франциск:"Эй, Тони, взгляни-ка быстрей.
Расписал нас как эких чертей!"

Антонио:"Антонио радостный тащит топор.
Топором этим работать он скор.
Бравый парень, зажигает фиесты,
Да только войну всю проспал на сиесте.

Эй, братец о чем это ты написал?
Разве все было как ты тут сказал?
Чего описал меня в такой манере,
Будто я такой и есть на самом деле!"

Гилберт:"А разве соврал я, сказав лишь о том,
Что ты даже на поле битвы готов забыться сном?"
Антонио:"Экое дело, я же где попало не сплю!
И вообще, кроме как поспать я помидоры люблю!"

Франциск:"Да ладно, ребяты, хорош разбираться
Дальше читаем старания братца:
Вот Франциск, Донжуан и нарцисс
Снова на чьем-то балконе повис.

Сверкает туда и сюда наготой,
Не считая розы, совершенно нагой.
Ты утрируешь все, мон ами, Гил
Тебя что ли брат по голове сильно бил?"

Гилберт:"Не нравится, так не читай!
И сам хоть попробуй стихи наваяй!"
Антонио:"Эй, а там ведь еще не конец!
Пруссия и про себя сочинил, молодец:

Свободный и гордый как горный орел
Пруссия взглядом свои земли обвел.
Постоял на скале Великий такой
И сказал: "Пива хочу, поеду домой".

Франциск:"Как всегда очарователен, друг мой.
Любовь к пиву тебе не в первой".
Гилберт:"Чего смеешься, Франциск? А ты, Испания?
Я старался же, но видно пусты мои старания".

Антонио:"Да ладно, прекрати свои стенания.
Мы поможем тебе в творческих скитаниях"
Франциск:"Конечно, я снова влюблен и хочу стихи писать!"
Гилберт:"Эй, Франц, ты тогда мог давно поэтом стать,

Коль писать стихи тебе охота,
Когда у тебя за новой пассией охота!"
Антонио:"Ладно, тихо, начинаем размышлять,
С кого бы первого начать".

Франциск:"Коль так, то буду первым я.
Зовите меня просто: Франция.
Я красив и утончен.
В любовных играх я силен"

Антонио:"А я его западный сосед.
Испания - во мне страха нет!
Люблю корриду, фиесты, помидоры,
И из-за пасты у нас вечно с Италией ссоры".

Гилберт:"Эй, чего вперед все вылезли!
Я - Пруссия, меня ты лучше не зли!
Люблю пиво, сосиски, в общем, я крут!...
Ой, а где цыпа? Был только что тут!"

Франциск:"Мы друг за друга, коль надо, умрем!"
Антонио:"И потому веселимся, раздольно живем!"
Гилберт:"И если подкрадется старуха с косой,
Удалые друзья ее прогонят домой!"

Антонио:"Пламя страсти в сердцах разгорится
И этой ночью можно в пляс нам пуститься!
Выпить немного, танцевать до упаду,
Пока не накатит рассвета прохлада!"

Франциск:"А если романтики настанет пора,
То возьмем с собой лишь бутылку вина.
На берегу моря мы встретим рассвет,
А потом о нас снова услышит весь свет!"

Гилберт:"С тех давних пор Австрия, вспоминая, дрожит.
Коль нас втроем увидит, то сразу бежит!
Франц, Тони, давайте ему наваляем еще?"
Антонио:"Погоди, мирный договор не сбрасывай со счет".

Франциск:"Ох, как это прекрасно, я люблю тебя!"
Антонио:"Невероятно, волшебно, и я люблю тебя!"
Гилберт:"Да-да, ребята, вы оба любите меня!"
Франциск:"Как всегда ты несносен, Пруссия, радость моя"

Гилберт:"Ой, глядите, а я своего цыпу нашел!"
Антонио:"Больше не отпускай, я только от шока отошел"
Гилберт:"Да ладно, все вроде в порядке..."
Антонио:"Только рубашка моя теперь тряпка!"

Франциск:"Да ладно, ребята, спокойней. Разве мы не друзья?"
Антонио:"Коль не были бы друзьями, навалял бы ему тут же я!"
Франциск:"Тони, спокойно, рубашке еще конец не настал
Дырки - писк моды. Достоверно, ведь я так сказал!"

Гилберт:"Пойдемте пива попьем, плохие друзья!
Угощаю сегодня всех я!
Тони, рубашку оставь ты уже,
Не помрешь, походи чуть-чуть в неглиже"

Антонио:"Начнешь приставать, оторву тебе руки"
Гилберт:"Когда это было?! Франциск тут распутник!"
Франциск:"Все тише, идемте за холодным пивом скорей
А ты, еще раз так скажешь, рук лишишься быстрей"

Антонио:"Давайте нашу, родную споем, хоть она не нова?
Гилберт:"Точно! Франц, подпевай! Ты же знаешь слова!
Франциск:"Ох, как же не знать, кажется ее с рожденья учу!"
Вместе:"Maru kaite chikyuu! Maru kaite chikyuu! Oretachi Akuyuu!"

@темы: хеталька, стихотропное