Master: stronger and hotter on the inside
Я не думал, что из моей идеи выльется что-то настолько прекрасное... Тина, я тебя обожаю.
16.04.2012 в 22:06
Пишет Тина Фенек:На фикбуке весь вечер перегружены сервера (когда им уже привезут дополнительные?), так что выложу сперва здесь, так и быть.
Автор: cherub rock (это мой ник на фикбуке)
Фандом: Supernatural
Название: Человечность
Рейтинг: pg-13
Жанр: философия, романтика, немного драмы и вроде как гет
Персонажи: Эммануэль/Дафна, а на самом деле бог/Кас
Предупреждение: Все персонажи вымышлены. Сходство имен и событий с именами, символами и сюжетами религиозной литературы прошу считать косвенным.
От автора: Написано по мотивам 7.17. Дафна в этой серии - весьма странный персонаж, который ничему не удивляется и про которого все впоследствии забывают. Что если Дафна - бог? Ведь это он спас Кастиэля. Опять.
Дисклеймер: Эрику Крипке спасибо за сериал, Крылову - за басню, Мастеру - за идею.
читать дальше
На стекле, прикрывающем циферблат настенных часов, виднеется царапина, такая крошечная, что ни один человек, мельком взглянув на часы, не смог бы её заметить. Но если смотреть очень долго, она начинает мозолить глаза. Эммануэль переводит взгляд с часов на окно, за которым рассеиваются предрассветные сумерки. Он знает, что людям полагается спать, знает, что такое сновидения, но не помнит, что нужно сделать, чтобы заснуть. Просто лечь и закрыть глаза для него недостаточно. Оцепенение и пристальное внимание заменяют ему сон. Эммануэлю не составляет труда лежать совсем без движения, словно камень. Вот только камню недоступен слух, а Эммануэль слышит всё, даже больше, чем положено. Поют первые проснувшиеся птицы, где-то тихо плещется вода. В заросшей плющом церкви, за несколько кварталов отсюда, открывается тяжелая входная дверь. В кустах за оградой соседнего дома шуршит листьями кот. Солнечный ветер гудит и вибрирует, разбиваясь, словно волны, о защитную оболочку планеты.
Куда более резкий и отчетливый звук выводит его из оцепенения: мобильный телефон Дафны. Он звонит довольно долго, и Эммануэль успевает подняться с дивана и надеть штаны прежде, чем женщина войдет в гостиную. Открывается дверь, и Дафна кивает в ответ на его приветствие. Эммануэль вглядывается в её встревоженное лицо, пока она разговаривает по телефону, и тут же понимает: случилась беда. По глазам видно - не с родными. Значит, с кем-то из друзей. Надо ехать.
- Это Сьюзен, - дрожащим голосом говорит Дафна. - Взорвался газ, а она как раз была на кухне. У неё нет родителей. Есть кузен в Нью-Йорке, вылетит в полдень.
- Твоя подруга? – интересуется Эммануэль.
Дафна кивает, нащупывая в сумке ключи от машины. Пальцы плохо её слушаются, и ключи летят на пол. Эммануэль ловит их на лету и мгновение спустя смотрит ей в глаза, раздумывая.
- Что-то не так? – спрашивает он.
- А сам-то как думаешь? Моя подруга…
- Нет, - перебивает он её. – Случилось что-то ещё, Дафна. Расскажи.
Опять становится так тихо, что слышно лишь тиканье часов с поцарапанным стеклом, эхо далеких звуков и тревожное дыхание пророчицы, которая приютила его.
- Наоборот. Не случилось, - отвечает она, наконец. - У меня не было про это никаких видений. Даже голова не болела.
- Ты всё равно не в силах была этому помешать.
- Я знаю. Наверное, воля божья. Вот только зачем, Эммануэль? Я просто хочу знать – зачем?
Тот, кому всегда задавали массу неудобных вопросов, кого славили и у кого просили прощения, обладал непреодолимой, почти патологической тягой к экспериментам. Небесная канцелярия с её душными кабинетами, богато украшенными благодатью, наскучила ему и больше не способствовала творчеству, и он понял – пришло время спуститься на землю. Он знал: мало кому придет в голову, что у него долгое время может быть вессел из плоти и крови. Бога это раздражало. Горящий куст, листва которого оставалась невредимой, должен был стать самым очевидным примером. Но прошло две с лишним тысячи лет, а многие, включая большинство ангелов, до сих пор были убеждены, что ни одна человеческая оболочка не способна удержать в себе бога, ибо Всемогущий настолько силен и ярок, что расплавит её за доли секунды. При этом они, по всей видимости, полностью игнорировали тот факт, что он всемогущ. Сжаться, спрятаться, поставить защиту не составляло большого труда. Когда становилось совсем невмоготу сидеть взаперти, можно было ненадолго брать тело под контроль, поставив фильтр для обмана тех несчастных, что истрепали все перья, разыскивая его.
Невесомые крылья разрезали ночь на три части, всполохом осветив низкие облака, и сразу же были забыты. Чудо очередного воскрешения узрели лишь испуганные лягушки и бесплотный бог, который унесся порывом северного ветра в сторону берега, где в небольшой теплой палатке спала одинокая женщина средних лет. Создатель сам привел её сюда, заранее подготовив, сделав пророчицей и послав видение. Он выбрал её почти случайно; бог делал такое нечасто, но ситуация требовала нестандартных решений. Он просочился в палатку вместе с туманом, и голубоватое сияние озарило женщину. Какое-то время он бегло читал её мысли и сны, словно перелистывая страницы книги. Праведница. Здоровый образ жизни, походы, спорт, вегетарианство. Волонтер. Словом, полная противоположность Чаку Ширли. Богу на мгновение стало досадно: он успел привязаться к своему предыдущему весселу. Но на сей раз, непременно нужно было сделать всё, как полагается. Светящийся туман коснулся век спящей женщины. Её губы приоткрылись; она тихо вздохнула во сне. Богу не нужно было спрашивать разрешения: он легко и быстро проник в её душу и затаился там, выжидая.
Послышались шаги: мокрые ноги медленно ступали по глине. Дафна открыла глаза и резко приподнялась, прислушиваясь. Когда она выглянула из палатки, её волосы растрепал сильный ветер, подувший со стороны реки. Дафна решила прихватить с собой теплое покрывало. Было очень темно: ни луны, ни звезд. Небо затянули тучи, а вода в реке казалась черной. Она осторожно шла по скользкому берегу, всматриваясь в темноту, и вскрикнула, когда негромкий голос прямо позади неё произнес:
- Извините. Я, должно быть, разбудил вас.
Она обернулась и отступила на пару шагов. Перед ней был мокрый, растерянный и совершенно голый мужчина. Вода капала с его темных волос на лицо и грудь. Несмотря на холодный ветер, он не дрожал и не пытался согреться. Дафна еле сдержалась, чтобы не побежать прочь; она вспомнила о своем видении и теперь старалась глядеть незнакомцу прямо в глаза, подбирая слова. Он, в свою очередь, уставился на неё. В таких случаях полагалось испугаться или смутиться, но Дафна не чувствовала ни неловкости, ни страха. Что-то внутри неё отзывалось теплым, умиротворяющим эхом, а она всегда доверяла своей интуиции.
- Вот, держите покрывало. А то холодно. Ещё и ветер, - сказала она.
- Большое спасибо, - мужчина взял покрывало, но не спешил в него завернуться. Молчание затягивалось.
- Кажется, со мной произошла беда. Я ничего не помню, - сказал он, наконец. – Совсем ничего.
Дафна переступила с ноги на ногу. То, что она назвала «интуицией», замерло внутри неё и приготовилось действовать. Ветер стих; где-то в роще каркнул насмешник-ворон.
- Я даже не помню, кто я такой, - неуверенно продолжил незнакомец.
Бог решил, что подходящий момент настал, и незаметно притронулся к душе Дафны, усыпляя её. Теперь это тело было в его распоряжении. Прямо перед ним стоял Кастиэль, нагой и крылатый, каким и полагается быть высшим ангелам. Бог помнил о своем плане и решил подыграть Дафне. Он подошел к ангелу, взял у него из рук покрывало и сам неторопливо закутал его. Затем провел рукой по его волосам, стряхивая холодные капли. Создатель ласково посмотрел на своё создание глазами Дафны и улыбнулся:
- Всё будет хорошо. Бог захотел, чтобы я тебя встретила. Иди со мной и ничего не бойся.
В памяти Эммануэля всплывает ещё одно яркое чувство: он внезапно понимает, как сильно ненавидит больницы. Это чувство не оригинально, особенно учитывая сложившуюся ситуацию, и всё же он решает, что с больницами у него особые счеты. Реанимационное отделение пропитано скорбью, надеждой и бессилием. Больничная одежда с узором из мелких цветочков уравнивает людей, в ней они смотрятся жалко, словно пыльные марионетки, подвешенные на трубочки с иглами. Сьюзен лежит без сознания, почти вся замотанная бинтами, и едва дышит. Дафна молча смотрит на неё, и в её взгляде читается отчаяние. Эммануэль не уверен, зачем они здесь, но что-то подсказывает ему: надо помочь этой женщине. Он не знает как, и потому просто подходит к Сьюзен, касается ладонью её лба, закрывает глаза и изо всех сил желает: «Пусть это сломанное тело станет целым и чистым, как прежде».
Оказаться на пути у цунами – вот на что это похоже. Поток света захлестывает его, перетекает в руку, нагревает ладонь, после чего тут же становится прохладным и спокойным. Эммануэль ошеломлен, но не торопится открыть глаза. В темноте проносятся яркие образы, каждый из которых раздирает его сознание, словно комета. Исполинский фруктовый сад, деревья которого покрыты сверкающей росой. Капли крошатся и осыпаются, устилая землю хрупким светом. Горящие, почерневшие от жара перья разлетаются в стратосфере. Воздушный змей парит в синем небе. Его рука сжимает чьё-то плечо. Там, где пламя бушует до самого горизонта, он зовет кого-то. Кого-то…
Удивленный возглас Дафны – и Эммануэль убирает ладонь, открывая глаза. Сьюзен резко вдыхает, кашляет и оглядывается вокруг, насколько это позволяют многочисленные трубочки и повязки:
- Где я? Что…
- Ты поправишься, - уверенным тоном произносит Эммануэль. Ему становится вдруг спокойно и легко; в потоке, который только что промчался сквозь него, не было ни сомнений, ни боли, ни страха.
Сьюзен находит взглядом Дафну и просит её подойти.
- Дафна, кто это? – спрашивает она.
- Это Эммануэль, - улыбаясь, отвечает ей подруга. – У него особый дар. Тебя обожгло взрывом, а он исцелил тебя.
Спасенная девушка таращится на целителя во все глаза:
- Правда, что ли?
- Правда. Он особенный. Ты первая, кого он вылечил, - говорит Дафна.
Сьюзен какое-то время молчит, пристально разглядывая свою подругу. Так, словно видит её впервые.
- Хорошо. Ладно. Значит, я в норме? С ума сойти… Дафна?
- М-м?
- С тобой-то что случилось?
Было около половины первого, когда бог решил приготовить идеальный сэндвич. Для этого прекрасно подходила память Дафны, в которой хранилось множество рецептов, но не подходил холодильник Дафны, в котором не было даже бекона. Можно было, не утруждаясь, материализовать большой вкусный сэндвич прямо из воздуха, но не для того бог спустился с Небес и скрылся на Земле, чтобы играть по старым правилам.
Он вздохнул и достал из холодильника сыр.
Кастиэль, по-прежнему равнодушный к еде, прочитал за десяток часов всю обширную домашнюю библиотеку, освоил за короткое время компьютер, а теперь сидел в гостиной и увлеченно смотрел телевизор. Бог наблюдал за ним через приоткрытую дверь. Столь же великое, сколь и сомнительное изобретение человечества завывало, тараторило и шептало десятками голосов. Иногда Кастиэль отрывался от экрана и задавал вопросы, поворачиваясь в сторону кухни:
- Барак Обама – это президент нашей страны?
- Да, - отвечал ему бог. – Ты и этого не помнишь?
- Я помню названия всех стран. Почему-то хорошо помню Израиль и Египет. Знаю, что нахожусь в Соединенных Штатах Америки. И что здесь произошло что-то очень важное. Вспомнить бы, что именно.
- Тут произошло много чего важного, - украдкой улыбнулся бог. – Послушай, ты всё-таки не будешь сок? Я выпью.
Нетронутый стакан апельсинового сока стоял на столике перед телевизором. Крошечные льдинки, почти полностью растаяв, плавали на поверхности.
День был ясный, теплый, и бог решил пообедать на лужайке перед домом. Ангел, слегка перегруженный изобилием пестрой информации, которую вывалил на него человеческий болтливый ящик, присоединился к нему.
Бог давал волю телу, которое он занял, и, прислушиваясь к нему, удовлетворял все прихоти Дафны – душ два раза в день, пробежки, питание. Он не станет вредить ни её душе, ни телесной оболочке – недаром же его называют Человеколюбцем. В то же время ему было интересно понять, какую форму приобретет связь Кастиэля со своим весселом теперь, когда его воспоминания скрыты. В частности, его занимал вопрос: съест ли ангел сэндвич, пусть даже не идеальный?
Ангел, щурясь на солнце, всё же предпочел еде созерцание неба, такого же синего, как его глаза. Через какое-то время бог поймал себя на том, что любуется Кастиэлем, напрочь забыв про свой ланч. Все они – и ангелы, и люди – были его прекрасными созданиями; он уже потерял им счет. Когда-то он считал себя Отцом, но после двух войн на небесах и миллионов обманутых надежд он устал им быть. Бог настолько вымотал себя вечным гневом и вечным прощением, что готов был закончить вообще всё, но ревнивая любовь к тому, что он создал, не позволяла передать мироздание в руки заносчивому старику по имени Смерть.
В небе что-то промелькнуло; поднялся ветер, послышался шорох травы перед соседним домом. Кастиэль обернулся на звук. За невысокой живой изгородью они увидели мальчишку лет семи, который запускал воздушного змея. Бог не удивился такому совпадению: иногда нити событий сплетались из его мимолетных мыслей и скрытых желаний прежде, чем он успевал это толком осознать. Нельзя было, чтобы воспоминания вернулись к «Эммануэлю» раньше времени, но богу захотелось хоть чем-нибудь порадовать своё создание, которое немало страдало и которому предстояло страдать и дальше. Он сразу заметил перемену в лице Кастиэля: удивление, задумчивость и, наконец, тихую радость. Ангел улыбался - в первый раз в своей новой жизни.
Бог подсел ближе и взял его за руку. Кастиэль – Эммануэль – едва заметно вздрогнул, вопросительно посмотрев на него. «Он видит не меня, а Дафну» - напомнил себе бог, и сказал:
- Красивый змей, правда?
- Да. У меня странное чувство…
- Будто ты видел его раньше?
- Можно сказать и так.
- Со мной тоже такое бывает, - произнес бог и рассеянно погладил пальцы Кастиэля. Потом – чувствительную кожу между пальцами. Ангел опустил глаза и сглотнул:
- Что ты имеешь в виду?
- Перед тем, как я тебя нашла, мне было видение. Оно было как сон. Вот только дело было днем, и я не спала, и видение было слишком уж ярким. А перед этим у меня страшно болела голова.
- Ты сказала, что бог велел тебе найти меня.
- Не совсем так… Я, кажется, могу предвидеть ближайшее будущее. То, что должно произойти, в мельчайших подробностях.
Ангел задумался.
- Хочешь сказать, ты пророчица?
- Не знаю. Может быть.
Бог вдруг почувствовал слабый импульс внутри нового тела: Дафна что-то шептала ему стуком сердца, шумом кровяных рек в венах. Прислушавшись, он позволил ей пододвинуться вплотную к Кастиэлю и прижаться виском к его плечу.
- Не важно, кто я, - продолжил бог. - И мне даже не важно, кто ты. Просто будь собой. Делай то, что хочешь. Ты – свободный человек, Эммануэль, перед тобой целая жизнь. Выбор за тобой.
Эммануэль сидит на скамейке в парке и смотрит на свои руки. Он ничего не понимает. С того первого случая прошло десять дней, и за это время он ещё три раза прикладывал свою ладонь к головам больных, исцеляя и спасая жизни. Но сколько бы Эммануэль ни вглядывался в темноту, закрыв глаза во время исцеления, он ничего не видел – ни странного сада, ни лебединых перьев, ни пожара. Он подозревает, что те немногие образы, которые ему удалось поймать – это его воспоминания, и жаждет увидеть больше.
По мокрой от росы дорожке к нему подходит Дафна и садится рядом.
- Я обо всем позаботилась, - говорит она. – По крайней мере, они пообещали сохранить наши имена в тайне. Но знаешь, всё равно о тебе скоро заговорят по всей стране. Чудеса нужны всем.
- Я рад, что сумел помочь этим людям.
- Вид у тебя совсем не радостный, - замечает она.
- Я опять ничего не смог вспомнить, - вздыхает Эммануэль. – Каждый раз я чувствую, как поток проходит сквозь меня, но что-то крепко удерживает мои воспоминания.
Дафна молчит. Он ощущает тепло её плеча рядом, её сочувствие и странную, слишком спокойную сосредоточенность. Эммануэль замирает, обратив внимание на то, как она смотрит на него: словно исследовательница, влюбленная в свою работу. Холодный огонь в её зрачках… Чуткая Дафна тотчас закрывает глаза и прислоняется к нему – как тогда, на лужайке перед домом.
- Не бойся, - говорит она. – Однажды ты всё вспомнишь.
- Твоя уверенность не имеет никакого основания. Что, если я не вспомню? – возражает он. – Да и как мне начинать новую жизнь, если мне неведомо, кто остался там, в жизни прежней? Может, меня там кто-то ждет. Вдруг я должен сделать что-то важное?
Он выпрямляется и добавляет:
- У меня есть дар, стало быть, есть и предназначение.
Дафна открывает глаза, берет Эммануэля за плечи и поворачивает к себе.
- Хватит. Не надо больше об этом, – просит она. – Есть у тебя предназначение или нет, ты волен делать, что пожелаешь. Вот скажи, что ты хочешь?
- Помогать тем, кто нуждается во мне.
- Для себя, Эммануэль. Что ты хочешь для себя? Ну, кроме воспоминаний.
Этот вопрос ставит его в тупик. На протяжении почти двух недель, проведенных с Дафной, он всего лишь принимал то, что преподносила ему жизнь, не протестуя и ничего не требуя. Теперь он понимает, что эта жизнь не так уж плоха. Он делает то, что у него получается. Каждый день узнает что-то новое. Рядом с ним – женщина, которая так добра к нему.
Эммануэль не упускает случая вновь поблагодарить её.
- Спасибо за доброту, Дафна, - говорит он. - Сейчас я просто хочу быть с тобой.
Дафна улыбается, и прежний огонек загорается в её глазах.
- «Просто»? – вкрадчиво произносит она и, приподнявшись, целует Эммануэля в лоб. Затем – в обе щеки, и, наконец, - в губы. Крест завершен. Четвертый поцелуй легок и быстр, но от него Эммануэля бросает в жар: в его сознании, изголодавшемся по воспоминаниям, вспыхивает яркая сцена из прежней жизни. С ошеломляющей ясностью он понимает, насколько это место похоже на тот самый парк, на ту самую скамейку. Там лежал снег и цвели клумбы, зима враждовала с летом, а он пытался поговорить с кем-то, и всё его существо отчаянно рвалось к нему, натыкаясь на глухую стену. Ему нужны были ответы. Они и сейчас нужны ему. Но теперь, по крайней мере, он не один - рядом есть Дафна. Та, что приняла его со всеми его странностями, приютила, открыла его дар.
Эммануэль больше не сдерживается и устремляет к ней всё отчаяние и любовь из забытого прошлого, всю благодарность и теплоту, которую чувствует сейчас. Он обнимает её за плечи и целует, открывая рот и побуждая её сделать то же самое; медленно проводит языком, дышит часто и глубоко, сохраняя контроль. Память его тела хранит знание о том, как нужно это делать. Дафна отвечает ему с той же страстью: прерывисто вдыхает и прижимается к нему, углубляя поцелуй. Пару минут спустя она мягко отстраняется и шепотом произносит его имя.
Он понимает всё без лишних слов.
Когда они, взявшись за руки, идут к припаркованной машине, Эммануэль бросает взгляд на исчерченный дорожками зеленый парк и думает, что неплохо бы когда-нибудь вернуться туда снова. Может, тогда и узнает, чьего ответа он так ждал.
Взрыв, мигом поглотивший пустоту, случился прежде, чем бог успел сказать: «Да будет Свет!» Слишком много идей скопилось в одной точке – и все они, не выдержав, вырвались на волю, сияя и расширяясь в своем стремительном полете. На слове «свет» они уже горели бесчисленным количеством фотонов: вселенский пожар было не остановить.
Порой бог очень жалел, что не смог устроить всё как следует. Бытие наполнили случайности, а он перестал быть всемогущим. Впрочем, он им никогда и не был; просто ему необходимо было верить в себя.
Паутина событий почти всегда сплеталась сама, а он только наблюдал, зная, что нельзя нарушать её. Но изредка он вмешивался самым грубым образом, разрывая нити и сплетая их заново.
Он быстро понял цену свободе выбора. Всякий раз, когда по его воле рвалась одна нить, в пустоту летели сотни других. Поначалу это было страшновато, но бог привык.
Это были редкие, горько-сладкие победы, но он полюбил их и жаждал поделиться ими с кем-нибудь. Он был очень одинок. Ангелы были слишком похожи на армию, слишком стремились выполнять его волю со скрупулезной точностью, и изменить это бог был не в силах. Позже, когда бог создал людей, из любви к новому и отчасти из-за творческого энтузиазма он решил дать им то, что так дорого ценил сам – свободу.
Всё обернулось катастрофой.
Свобода оказалась для людей мучительным испытанием. Во все времена они страстно желали её, но, получив, были счастливы всего на миг. Затем они неизменно погружались в пучину страха и смуты, мечтая избавиться от своего бремени. Гонимые неприязнью к ответственности, они искали, кому бы отдать свою свободу, обменивали её на хлеб и кров. Потом всё повторялось снова. В этом замкнутом круге погибали сотни тысяч, и бог с грустью понял: люди гораздо слабее, чем он надеялся. Но он всё равно любил их и не хотел сдаваться.
С ангелами вышло ещё хуже. Среди них оказался один, которого оскорбила любовь бога к людям. Люцифер первым познал ревность, гнев и гордость, а также ненависть к несвободной природе ангелов. Прежде, чем ответивший гневом на гнев Отец понял, что старшие сыновья повзрослели, треть небесного войска ушла с бунтарем, чтобы никогда больше не знать покоя. Те же, кто остался, были самыми смиренными, послушными детьми, и жизнь их текла по-прежнему, но спустя столетия пристальных наблюдений за человечеством, некоторые из них постепенно прониклись идеей свободы.
Вороне где-то Бог послал кусочек сыру…
Тех, кто был искушен этой идеей, ставшей через людей ядовитой и исковерканной, ждали те же испытания. Те же муки. Та же неустойчивая красота и радости земной жизни.
Спой, светик, не стыдись!
Настало время, когда демоны, люди и ангелы уже не слишком отличались друг от друга. Всё слилось, всё пошло кувырком. Бог покинул их. Он устал так, как никогда ещё не уставал, и вскоре понял, что история подходит к концу. Свободный выбор, этот приз без игры, эта удавка без петли, должен был или уничтожить мир, или спасти его.
Даже теперь, стоя перед холодным, суровым зданием психиатрического отделения, бог не был уверен, сделал ли этот выбор тот, кто должен был. Братья земные выбрали семью, братья небесные – стремление к покою, обернувшееся жестокой войной, но что выбрал он сам? Бог не был уверен, сделал ли всё, что мог, не возвращаясь к своей предыдущей роли. Был ли он трусом? Боялся ли сойти с ума?
Сыр выпал – с ним была плутовка такова.
По гравиевой дорожке застучали тяжелые капли дождя. Дафна стояла неподвижно. Её одежда быстро намокла; вода текла ручьями с волос на лицо. Люди спешили мимо, спрятавшись под зонтиками, и не обращали на неё внимания. Она ощущала тревожную пустоту внутри: секунду назад что-то стремительно покинуло её, оставив лишь звучащие шелестом ливня слова: «Кастиэль, прости меня».
Дрожа от холода, Дафна обхватила себя руками. Смутные воспоминания о прикосновениях, о чьих-то теплых губах ускользали, просачивались через землю и камни вместе с дождем. Ей отчаянно хотелось вернуть их, но было уже поздно. Женщина огляделась и поняла, что глупо мокнуть без зонта посреди незнакомого больничного двора. Так и простудиться недолго. Найдя взглядом свою машину, она поспешила к ней, открыла дверь и села за руль. Сама не зная почему, она долго смотрела на соседнее сиденье и, вновь почувствовав себя глупо, задала пустоте вопрос:
- Кто такой этот Кастиэль?
Пустота не ответила. Только ветер, бросая капли в приоткрытую дверь, нашептывал ей свою тихую бессмыслицу.
URL записиАвтор: cherub rock (это мой ник на фикбуке)
Фандом: Supernatural
Название: Человечность
Рейтинг: pg-13
Жанр: философия, романтика, немного драмы и вроде как гет
Персонажи: Эммануэль/Дафна, а на самом деле бог/Кас
Предупреждение: Все персонажи вымышлены. Сходство имен и событий с именами, символами и сюжетами религиозной литературы прошу считать косвенным.
От автора: Написано по мотивам 7.17. Дафна в этой серии - весьма странный персонаж, который ничему не удивляется и про которого все впоследствии забывают. Что если Дафна - бог? Ведь это он спас Кастиэля. Опять.
Дисклеймер: Эрику Крипке спасибо за сериал, Крылову - за басню, Мастеру - за идею.
читать дальше
***
На стекле, прикрывающем циферблат настенных часов, виднеется царапина, такая крошечная, что ни один человек, мельком взглянув на часы, не смог бы её заметить. Но если смотреть очень долго, она начинает мозолить глаза. Эммануэль переводит взгляд с часов на окно, за которым рассеиваются предрассветные сумерки. Он знает, что людям полагается спать, знает, что такое сновидения, но не помнит, что нужно сделать, чтобы заснуть. Просто лечь и закрыть глаза для него недостаточно. Оцепенение и пристальное внимание заменяют ему сон. Эммануэлю не составляет труда лежать совсем без движения, словно камень. Вот только камню недоступен слух, а Эммануэль слышит всё, даже больше, чем положено. Поют первые проснувшиеся птицы, где-то тихо плещется вода. В заросшей плющом церкви, за несколько кварталов отсюда, открывается тяжелая входная дверь. В кустах за оградой соседнего дома шуршит листьями кот. Солнечный ветер гудит и вибрирует, разбиваясь, словно волны, о защитную оболочку планеты.
Куда более резкий и отчетливый звук выводит его из оцепенения: мобильный телефон Дафны. Он звонит довольно долго, и Эммануэль успевает подняться с дивана и надеть штаны прежде, чем женщина войдет в гостиную. Открывается дверь, и Дафна кивает в ответ на его приветствие. Эммануэль вглядывается в её встревоженное лицо, пока она разговаривает по телефону, и тут же понимает: случилась беда. По глазам видно - не с родными. Значит, с кем-то из друзей. Надо ехать.
- Это Сьюзен, - дрожащим голосом говорит Дафна. - Взорвался газ, а она как раз была на кухне. У неё нет родителей. Есть кузен в Нью-Йорке, вылетит в полдень.
- Твоя подруга? – интересуется Эммануэль.
Дафна кивает, нащупывая в сумке ключи от машины. Пальцы плохо её слушаются, и ключи летят на пол. Эммануэль ловит их на лету и мгновение спустя смотрит ей в глаза, раздумывая.
- Что-то не так? – спрашивает он.
- А сам-то как думаешь? Моя подруга…
- Нет, - перебивает он её. – Случилось что-то ещё, Дафна. Расскажи.
Опять становится так тихо, что слышно лишь тиканье часов с поцарапанным стеклом, эхо далеких звуков и тревожное дыхание пророчицы, которая приютила его.
- Наоборот. Не случилось, - отвечает она, наконец. - У меня не было про это никаких видений. Даже голова не болела.
- Ты всё равно не в силах была этому помешать.
- Я знаю. Наверное, воля божья. Вот только зачем, Эммануэль? Я просто хочу знать – зачем?
49 часов назад
Тот, кому всегда задавали массу неудобных вопросов, кого славили и у кого просили прощения, обладал непреодолимой, почти патологической тягой к экспериментам. Небесная канцелярия с её душными кабинетами, богато украшенными благодатью, наскучила ему и больше не способствовала творчеству, и он понял – пришло время спуститься на землю. Он знал: мало кому придет в голову, что у него долгое время может быть вессел из плоти и крови. Бога это раздражало. Горящий куст, листва которого оставалась невредимой, должен был стать самым очевидным примером. Но прошло две с лишним тысячи лет, а многие, включая большинство ангелов, до сих пор были убеждены, что ни одна человеческая оболочка не способна удержать в себе бога, ибо Всемогущий настолько силен и ярок, что расплавит её за доли секунды. При этом они, по всей видимости, полностью игнорировали тот факт, что он всемогущ. Сжаться, спрятаться, поставить защиту не составляло большого труда. Когда становилось совсем невмоготу сидеть взаперти, можно было ненадолго брать тело под контроль, поставив фильтр для обмана тех несчастных, что истрепали все перья, разыскивая его.
***
Невесомые крылья разрезали ночь на три части, всполохом осветив низкие облака, и сразу же были забыты. Чудо очередного воскрешения узрели лишь испуганные лягушки и бесплотный бог, который унесся порывом северного ветра в сторону берега, где в небольшой теплой палатке спала одинокая женщина средних лет. Создатель сам привел её сюда, заранее подготовив, сделав пророчицей и послав видение. Он выбрал её почти случайно; бог делал такое нечасто, но ситуация требовала нестандартных решений. Он просочился в палатку вместе с туманом, и голубоватое сияние озарило женщину. Какое-то время он бегло читал её мысли и сны, словно перелистывая страницы книги. Праведница. Здоровый образ жизни, походы, спорт, вегетарианство. Волонтер. Словом, полная противоположность Чаку Ширли. Богу на мгновение стало досадно: он успел привязаться к своему предыдущему весселу. Но на сей раз, непременно нужно было сделать всё, как полагается. Светящийся туман коснулся век спящей женщины. Её губы приоткрылись; она тихо вздохнула во сне. Богу не нужно было спрашивать разрешения: он легко и быстро проник в её душу и затаился там, выжидая.
Послышались шаги: мокрые ноги медленно ступали по глине. Дафна открыла глаза и резко приподнялась, прислушиваясь. Когда она выглянула из палатки, её волосы растрепал сильный ветер, подувший со стороны реки. Дафна решила прихватить с собой теплое покрывало. Было очень темно: ни луны, ни звезд. Небо затянули тучи, а вода в реке казалась черной. Она осторожно шла по скользкому берегу, всматриваясь в темноту, и вскрикнула, когда негромкий голос прямо позади неё произнес:
- Извините. Я, должно быть, разбудил вас.
Она обернулась и отступила на пару шагов. Перед ней был мокрый, растерянный и совершенно голый мужчина. Вода капала с его темных волос на лицо и грудь. Несмотря на холодный ветер, он не дрожал и не пытался согреться. Дафна еле сдержалась, чтобы не побежать прочь; она вспомнила о своем видении и теперь старалась глядеть незнакомцу прямо в глаза, подбирая слова. Он, в свою очередь, уставился на неё. В таких случаях полагалось испугаться или смутиться, но Дафна не чувствовала ни неловкости, ни страха. Что-то внутри неё отзывалось теплым, умиротворяющим эхом, а она всегда доверяла своей интуиции.
- Вот, держите покрывало. А то холодно. Ещё и ветер, - сказала она.
- Большое спасибо, - мужчина взял покрывало, но не спешил в него завернуться. Молчание затягивалось.
- Кажется, со мной произошла беда. Я ничего не помню, - сказал он, наконец. – Совсем ничего.
Дафна переступила с ноги на ногу. То, что она назвала «интуицией», замерло внутри неё и приготовилось действовать. Ветер стих; где-то в роще каркнул насмешник-ворон.
- Я даже не помню, кто я такой, - неуверенно продолжил незнакомец.
Бог решил, что подходящий момент настал, и незаметно притронулся к душе Дафны, усыпляя её. Теперь это тело было в его распоряжении. Прямо перед ним стоял Кастиэль, нагой и крылатый, каким и полагается быть высшим ангелам. Бог помнил о своем плане и решил подыграть Дафне. Он подошел к ангелу, взял у него из рук покрывало и сам неторопливо закутал его. Затем провел рукой по его волосам, стряхивая холодные капли. Создатель ласково посмотрел на своё создание глазами Дафны и улыбнулся:
- Всё будет хорошо. Бог захотел, чтобы я тебя встретила. Иди со мной и ничего не бойся.
Сейчас
В памяти Эммануэля всплывает ещё одно яркое чувство: он внезапно понимает, как сильно ненавидит больницы. Это чувство не оригинально, особенно учитывая сложившуюся ситуацию, и всё же он решает, что с больницами у него особые счеты. Реанимационное отделение пропитано скорбью, надеждой и бессилием. Больничная одежда с узором из мелких цветочков уравнивает людей, в ней они смотрятся жалко, словно пыльные марионетки, подвешенные на трубочки с иглами. Сьюзен лежит без сознания, почти вся замотанная бинтами, и едва дышит. Дафна молча смотрит на неё, и в её взгляде читается отчаяние. Эммануэль не уверен, зачем они здесь, но что-то подсказывает ему: надо помочь этой женщине. Он не знает как, и потому просто подходит к Сьюзен, касается ладонью её лба, закрывает глаза и изо всех сил желает: «Пусть это сломанное тело станет целым и чистым, как прежде».
Оказаться на пути у цунами – вот на что это похоже. Поток света захлестывает его, перетекает в руку, нагревает ладонь, после чего тут же становится прохладным и спокойным. Эммануэль ошеломлен, но не торопится открыть глаза. В темноте проносятся яркие образы, каждый из которых раздирает его сознание, словно комета. Исполинский фруктовый сад, деревья которого покрыты сверкающей росой. Капли крошатся и осыпаются, устилая землю хрупким светом. Горящие, почерневшие от жара перья разлетаются в стратосфере. Воздушный змей парит в синем небе. Его рука сжимает чьё-то плечо. Там, где пламя бушует до самого горизонта, он зовет кого-то. Кого-то…
Удивленный возглас Дафны – и Эммануэль убирает ладонь, открывая глаза. Сьюзен резко вдыхает, кашляет и оглядывается вокруг, насколько это позволяют многочисленные трубочки и повязки:
- Где я? Что…
- Ты поправишься, - уверенным тоном произносит Эммануэль. Ему становится вдруг спокойно и легко; в потоке, который только что промчался сквозь него, не было ни сомнений, ни боли, ни страха.
Сьюзен находит взглядом Дафну и просит её подойти.
- Дафна, кто это? – спрашивает она.
- Это Эммануэль, - улыбаясь, отвечает ей подруга. – У него особый дар. Тебя обожгло взрывом, а он исцелил тебя.
Спасенная девушка таращится на целителя во все глаза:
- Правда, что ли?
- Правда. Он особенный. Ты первая, кого он вылечил, - говорит Дафна.
Сьюзен какое-то время молчит, пристально разглядывая свою подругу. Так, словно видит её впервые.
- Хорошо. Ладно. Значит, я в норме? С ума сойти… Дафна?
- М-м?
- С тобой-то что случилось?
17 часов назад
Было около половины первого, когда бог решил приготовить идеальный сэндвич. Для этого прекрасно подходила память Дафны, в которой хранилось множество рецептов, но не подходил холодильник Дафны, в котором не было даже бекона. Можно было, не утруждаясь, материализовать большой вкусный сэндвич прямо из воздуха, но не для того бог спустился с Небес и скрылся на Земле, чтобы играть по старым правилам.
Он вздохнул и достал из холодильника сыр.
Кастиэль, по-прежнему равнодушный к еде, прочитал за десяток часов всю обширную домашнюю библиотеку, освоил за короткое время компьютер, а теперь сидел в гостиной и увлеченно смотрел телевизор. Бог наблюдал за ним через приоткрытую дверь. Столь же великое, сколь и сомнительное изобретение человечества завывало, тараторило и шептало десятками голосов. Иногда Кастиэль отрывался от экрана и задавал вопросы, поворачиваясь в сторону кухни:
- Барак Обама – это президент нашей страны?
- Да, - отвечал ему бог. – Ты и этого не помнишь?
- Я помню названия всех стран. Почему-то хорошо помню Израиль и Египет. Знаю, что нахожусь в Соединенных Штатах Америки. И что здесь произошло что-то очень важное. Вспомнить бы, что именно.
- Тут произошло много чего важного, - украдкой улыбнулся бог. – Послушай, ты всё-таки не будешь сок? Я выпью.
Нетронутый стакан апельсинового сока стоял на столике перед телевизором. Крошечные льдинки, почти полностью растаяв, плавали на поверхности.
День был ясный, теплый, и бог решил пообедать на лужайке перед домом. Ангел, слегка перегруженный изобилием пестрой информации, которую вывалил на него человеческий болтливый ящик, присоединился к нему.
Бог давал волю телу, которое он занял, и, прислушиваясь к нему, удовлетворял все прихоти Дафны – душ два раза в день, пробежки, питание. Он не станет вредить ни её душе, ни телесной оболочке – недаром же его называют Человеколюбцем. В то же время ему было интересно понять, какую форму приобретет связь Кастиэля со своим весселом теперь, когда его воспоминания скрыты. В частности, его занимал вопрос: съест ли ангел сэндвич, пусть даже не идеальный?
Ангел, щурясь на солнце, всё же предпочел еде созерцание неба, такого же синего, как его глаза. Через какое-то время бог поймал себя на том, что любуется Кастиэлем, напрочь забыв про свой ланч. Все они – и ангелы, и люди – были его прекрасными созданиями; он уже потерял им счет. Когда-то он считал себя Отцом, но после двух войн на небесах и миллионов обманутых надежд он устал им быть. Бог настолько вымотал себя вечным гневом и вечным прощением, что готов был закончить вообще всё, но ревнивая любовь к тому, что он создал, не позволяла передать мироздание в руки заносчивому старику по имени Смерть.
В небе что-то промелькнуло; поднялся ветер, послышался шорох травы перед соседним домом. Кастиэль обернулся на звук. За невысокой живой изгородью они увидели мальчишку лет семи, который запускал воздушного змея. Бог не удивился такому совпадению: иногда нити событий сплетались из его мимолетных мыслей и скрытых желаний прежде, чем он успевал это толком осознать. Нельзя было, чтобы воспоминания вернулись к «Эммануэлю» раньше времени, но богу захотелось хоть чем-нибудь порадовать своё создание, которое немало страдало и которому предстояло страдать и дальше. Он сразу заметил перемену в лице Кастиэля: удивление, задумчивость и, наконец, тихую радость. Ангел улыбался - в первый раз в своей новой жизни.
Бог подсел ближе и взял его за руку. Кастиэль – Эммануэль – едва заметно вздрогнул, вопросительно посмотрев на него. «Он видит не меня, а Дафну» - напомнил себе бог, и сказал:
- Красивый змей, правда?
- Да. У меня странное чувство…
- Будто ты видел его раньше?
- Можно сказать и так.
- Со мной тоже такое бывает, - произнес бог и рассеянно погладил пальцы Кастиэля. Потом – чувствительную кожу между пальцами. Ангел опустил глаза и сглотнул:
- Что ты имеешь в виду?
- Перед тем, как я тебя нашла, мне было видение. Оно было как сон. Вот только дело было днем, и я не спала, и видение было слишком уж ярким. А перед этим у меня страшно болела голова.
- Ты сказала, что бог велел тебе найти меня.
- Не совсем так… Я, кажется, могу предвидеть ближайшее будущее. То, что должно произойти, в мельчайших подробностях.
Ангел задумался.
- Хочешь сказать, ты пророчица?
- Не знаю. Может быть.
Бог вдруг почувствовал слабый импульс внутри нового тела: Дафна что-то шептала ему стуком сердца, шумом кровяных рек в венах. Прислушавшись, он позволил ей пододвинуться вплотную к Кастиэлю и прижаться виском к его плечу.
- Не важно, кто я, - продолжил бог. - И мне даже не важно, кто ты. Просто будь собой. Делай то, что хочешь. Ты – свободный человек, Эммануэль, перед тобой целая жизнь. Выбор за тобой.
Полторы недели спустя
Эммануэль сидит на скамейке в парке и смотрит на свои руки. Он ничего не понимает. С того первого случая прошло десять дней, и за это время он ещё три раза прикладывал свою ладонь к головам больных, исцеляя и спасая жизни. Но сколько бы Эммануэль ни вглядывался в темноту, закрыв глаза во время исцеления, он ничего не видел – ни странного сада, ни лебединых перьев, ни пожара. Он подозревает, что те немногие образы, которые ему удалось поймать – это его воспоминания, и жаждет увидеть больше.
По мокрой от росы дорожке к нему подходит Дафна и садится рядом.
- Я обо всем позаботилась, - говорит она. – По крайней мере, они пообещали сохранить наши имена в тайне. Но знаешь, всё равно о тебе скоро заговорят по всей стране. Чудеса нужны всем.
- Я рад, что сумел помочь этим людям.
- Вид у тебя совсем не радостный, - замечает она.
- Я опять ничего не смог вспомнить, - вздыхает Эммануэль. – Каждый раз я чувствую, как поток проходит сквозь меня, но что-то крепко удерживает мои воспоминания.
Дафна молчит. Он ощущает тепло её плеча рядом, её сочувствие и странную, слишком спокойную сосредоточенность. Эммануэль замирает, обратив внимание на то, как она смотрит на него: словно исследовательница, влюбленная в свою работу. Холодный огонь в её зрачках… Чуткая Дафна тотчас закрывает глаза и прислоняется к нему – как тогда, на лужайке перед домом.
- Не бойся, - говорит она. – Однажды ты всё вспомнишь.
- Твоя уверенность не имеет никакого основания. Что, если я не вспомню? – возражает он. – Да и как мне начинать новую жизнь, если мне неведомо, кто остался там, в жизни прежней? Может, меня там кто-то ждет. Вдруг я должен сделать что-то важное?
Он выпрямляется и добавляет:
- У меня есть дар, стало быть, есть и предназначение.
Дафна открывает глаза, берет Эммануэля за плечи и поворачивает к себе.
- Хватит. Не надо больше об этом, – просит она. – Есть у тебя предназначение или нет, ты волен делать, что пожелаешь. Вот скажи, что ты хочешь?
- Помогать тем, кто нуждается во мне.
- Для себя, Эммануэль. Что ты хочешь для себя? Ну, кроме воспоминаний.
Этот вопрос ставит его в тупик. На протяжении почти двух недель, проведенных с Дафной, он всего лишь принимал то, что преподносила ему жизнь, не протестуя и ничего не требуя. Теперь он понимает, что эта жизнь не так уж плоха. Он делает то, что у него получается. Каждый день узнает что-то новое. Рядом с ним – женщина, которая так добра к нему.
Эммануэль не упускает случая вновь поблагодарить её.
- Спасибо за доброту, Дафна, - говорит он. - Сейчас я просто хочу быть с тобой.
Дафна улыбается, и прежний огонек загорается в её глазах.
- «Просто»? – вкрадчиво произносит она и, приподнявшись, целует Эммануэля в лоб. Затем – в обе щеки, и, наконец, - в губы. Крест завершен. Четвертый поцелуй легок и быстр, но от него Эммануэля бросает в жар: в его сознании, изголодавшемся по воспоминаниям, вспыхивает яркая сцена из прежней жизни. С ошеломляющей ясностью он понимает, насколько это место похоже на тот самый парк, на ту самую скамейку. Там лежал снег и цвели клумбы, зима враждовала с летом, а он пытался поговорить с кем-то, и всё его существо отчаянно рвалось к нему, натыкаясь на глухую стену. Ему нужны были ответы. Они и сейчас нужны ему. Но теперь, по крайней мере, он не один - рядом есть Дафна. Та, что приняла его со всеми его странностями, приютила, открыла его дар.
Эммануэль больше не сдерживается и устремляет к ней всё отчаяние и любовь из забытого прошлого, всю благодарность и теплоту, которую чувствует сейчас. Он обнимает её за плечи и целует, открывая рот и побуждая её сделать то же самое; медленно проводит языком, дышит часто и глубоко, сохраняя контроль. Память его тела хранит знание о том, как нужно это делать. Дафна отвечает ему с той же страстью: прерывисто вдыхает и прижимается к нему, углубляя поцелуй. Пару минут спустя она мягко отстраняется и шепотом произносит его имя.
Он понимает всё без лишних слов.
Когда они, взявшись за руки, идут к припаркованной машине, Эммануэль бросает взгляд на исчерченный дорожками зеленый парк и думает, что неплохо бы когда-нибудь вернуться туда снова. Может, тогда и узнает, чьего ответа он так ждал.
Вечность назад
Взрыв, мигом поглотивший пустоту, случился прежде, чем бог успел сказать: «Да будет Свет!» Слишком много идей скопилось в одной точке – и все они, не выдержав, вырвались на волю, сияя и расширяясь в своем стремительном полете. На слове «свет» они уже горели бесчисленным количеством фотонов: вселенский пожар было не остановить.
Порой бог очень жалел, что не смог устроить всё как следует. Бытие наполнили случайности, а он перестал быть всемогущим. Впрочем, он им никогда и не был; просто ему необходимо было верить в себя.
Паутина событий почти всегда сплеталась сама, а он только наблюдал, зная, что нельзя нарушать её. Но изредка он вмешивался самым грубым образом, разрывая нити и сплетая их заново.
Он быстро понял цену свободе выбора. Всякий раз, когда по его воле рвалась одна нить, в пустоту летели сотни других. Поначалу это было страшновато, но бог привык.
Это были редкие, горько-сладкие победы, но он полюбил их и жаждал поделиться ими с кем-нибудь. Он был очень одинок. Ангелы были слишком похожи на армию, слишком стремились выполнять его волю со скрупулезной точностью, и изменить это бог был не в силах. Позже, когда бог создал людей, из любви к новому и отчасти из-за творческого энтузиазма он решил дать им то, что так дорого ценил сам – свободу.
Всё обернулось катастрофой.
Свобода оказалась для людей мучительным испытанием. Во все времена они страстно желали её, но, получив, были счастливы всего на миг. Затем они неизменно погружались в пучину страха и смуты, мечтая избавиться от своего бремени. Гонимые неприязнью к ответственности, они искали, кому бы отдать свою свободу, обменивали её на хлеб и кров. Потом всё повторялось снова. В этом замкнутом круге погибали сотни тысяч, и бог с грустью понял: люди гораздо слабее, чем он надеялся. Но он всё равно любил их и не хотел сдаваться.
С ангелами вышло ещё хуже. Среди них оказался один, которого оскорбила любовь бога к людям. Люцифер первым познал ревность, гнев и гордость, а также ненависть к несвободной природе ангелов. Прежде, чем ответивший гневом на гнев Отец понял, что старшие сыновья повзрослели, треть небесного войска ушла с бунтарем, чтобы никогда больше не знать покоя. Те же, кто остался, были самыми смиренными, послушными детьми, и жизнь их текла по-прежнему, но спустя столетия пристальных наблюдений за человечеством, некоторые из них постепенно прониклись идеей свободы.
Вороне где-то Бог послал кусочек сыру…
Тех, кто был искушен этой идеей, ставшей через людей ядовитой и исковерканной, ждали те же испытания. Те же муки. Та же неустойчивая красота и радости земной жизни.
Спой, светик, не стыдись!
Настало время, когда демоны, люди и ангелы уже не слишком отличались друг от друга. Всё слилось, всё пошло кувырком. Бог покинул их. Он устал так, как никогда ещё не уставал, и вскоре понял, что история подходит к концу. Свободный выбор, этот приз без игры, эта удавка без петли, должен был или уничтожить мир, или спасти его.
Даже теперь, стоя перед холодным, суровым зданием психиатрического отделения, бог не был уверен, сделал ли этот выбор тот, кто должен был. Братья земные выбрали семью, братья небесные – стремление к покою, обернувшееся жестокой войной, но что выбрал он сам? Бог не был уверен, сделал ли всё, что мог, не возвращаясь к своей предыдущей роли. Был ли он трусом? Боялся ли сойти с ума?
Сыр выпал – с ним была плутовка такова.
По гравиевой дорожке застучали тяжелые капли дождя. Дафна стояла неподвижно. Её одежда быстро намокла; вода текла ручьями с волос на лицо. Люди спешили мимо, спрятавшись под зонтиками, и не обращали на неё внимания. Она ощущала тревожную пустоту внутри: секунду назад что-то стремительно покинуло её, оставив лишь звучащие шелестом ливня слова: «Кастиэль, прости меня».
Дрожа от холода, Дафна обхватила себя руками. Смутные воспоминания о прикосновениях, о чьих-то теплых губах ускользали, просачивались через землю и камни вместе с дождем. Ей отчаянно хотелось вернуть их, но было уже поздно. Женщина огляделась и поняла, что глупо мокнуть без зонта посреди незнакомого больничного двора. Так и простудиться недолго. Найдя взглядом свою машину, она поспешила к ней, открыла дверь и села за руль. Сама не зная почему, она долго смотрела на соседнее сиденье и, вновь почувствовав себя глупо, задала пустоте вопрос:
- Кто такой этот Кастиэль?
Пустота не ответила. Только ветер, бросая капли в приоткрытую дверь, нашептывал ей свою тихую бессмыслицу.
@темы: эстетика, Чак Ширли, Супернатуралы, Кастиэль